Кто же сможет, вглядевшись, понять
Вдруг взвихрившийся ветер в душе,
Петербургскую зимнюю стыль
И тревоги гранитного сердца?
Неспокойно ресницы дрожат
В будуарной предутренней мгле.
Слезы – чтобы немного остыть,
Кофе – чтобы немного согреться.
Вновь борьба с побужденьем бежать,
Рассказать про мятежные дни
И прильнуть к материнской груди
С слезной жалобой, с тихим укором.
Но в эфирах другая судьба
Одинокой осенней души,
И разбившимся утром дожди
Заплетают другие узоры.
С кем же можно, вздохнув, разделить
Вес безжалостных режущих слов,
И гремящую квинту судьбы,
И увечную жалкую радость?
Дождь отступит, водою залив
Эшафот запорошенных снов,
Ставит жизнь верстовые столбы –
И пророки проходят парадом.
Я кидала землей в купола,
Я наотмашь рубила с плеча,
Нити все разорвав до одной.
Взгляд открытый больнее коварства.
Мне ль кривые не бить зеркала?
Сорвала я седьмую печать.
Все давно уже ранены мной
И от ран не отыщут лекарства.
Но не найден священный Грааль,
Вновь упущен потерянный рай,
Опрокинута серая гладь –
Горький берег для сладких скитаний.
Равнодушно-прозрачна вуаль.
Я опять заступила за край,
Не заметив, что сзади не рать,
А случайного ветра дыханье.
…Отмахнуться ленивой рукой…
Неумыты фасетки окна,
В будуарной предутренней мгле
Луч дробится в засохших потеках.
Прижимаясь затекшей щекой,
Кто расскажет о пойманных снах
Одинокой осенней душе,
Не нашедшей достойного бога?