(в соавторстве с Ру Сим)
Гвоздь был, так же, как и Друг - один и на всю жизнь.
Никто и никогда, кроме Него самого, не держал этот Гвоздь в руках - ни Друг, ни многочисленные приятели, ни не менее многочисленные женщины - никто.
Гвоздь появлялся в Его руках как бы ниоткуда - хотя в любой момент можно было сказать с уверенностью, что Гвоздь при нём - в кармане ли дырявой штормовки, овеянной славой бесстрашного покорителя сияющих вершин, или в брюках "от кутюр", составлявших атрибут удачливого бизнесмена.
В зависимости от одежды Он мог быть храбр и безрассуден, или осторожен и расчётлив, но всякий раз, когда отшлифованный долгим ношением сверкающий гвоздь появлялся в его руках - он преображался. Его лицо озаряла загадочная улыбка, выражение не от мира сего. Женщины сходили с ума от этой улыбки, превращавшей его на мгновения в Прекрасного Принца - извечную мечту слабого пола. Дальше могло быть всё, что угодно, Гвоздь вновь исчезал в его одежде, вместе с ним исчезал и Принц, но...воспоминания об этой улыбке оставались с женщинами до конца жизни.
Друг с трудом сдерживал своё любопытство. Он считал Гвоздь талисманом, и всякий раз, когда тот появлялся на свет, пытался разглядеть его, осознать, понять, какая магия скрывается в этом заурядном предмете.
Частенько бывало, что Гвоздь подолгу не видел света, и Друг с ужасом воображал, что волшебный артефакт утерян, и подбирал ближайший валявшийся в пыли гвоздь, и, благоговея, нес его, казалось, рассеянному владельцу, - но тот уже вновь загадочно улыбался и вертел в пальцах свой Гвоздь.
И чем больше проходило времени, чем больше карманы Друга, как у десятилетнего пацана, оттопыривались от собранных впустую гвоздей - больших и маленьких, толстых и тонких, ржавых и блестящих, согнутых и новеньких, прямых - тем больше он терял терпение.
Спьяну ли, а потом даже абсолютно трезвый, Друг снова и снова задавал Ему вопрос - зачем? для чего? в чём сила? (С) - но год за годом получал в ответ ту самую фирменную, неотмирную улыбку, которая только раздражала - именно потому, что была непонятной для него.
И как-то на очередном не то юбилее, не то гусятнике, стоя в густом дыму курилки, мусоля в руках безвкусную сигарету и не отрывая взгляд от Гвоздя, Друг взмолился: кто бы из них ни оказался на смертном одре раньше, пусть он, Друг, узнает предназначение таинственного предмета.
Собеседник лишь усмехнулся, покачал головой - ни утвердительно, ни отрицательно, спрятал Гвоздь в карман и вышел из курилки.
Смерть настигла его нескоро, но вдалеке от родных мест и была хоть и безболезненной, но внезапной. Улыбаясь, он сжимал в кулаке Гвоздь - и, конечно, никому уже не смог бы раскрыть его секрет.
Он шёл по сухой и пыльной тысячелетней дороге, завершавшейся у подножия титанической стены. У ворот гомонила огромная разноязыкая толпа, которую тщетно пытался перекричать седовласый бородатый старик в белом хитоне и с пульсирующим от напряжения свечением вокруг головы - едва заметном в лучах яркого, иссушающего солнца.
Старик потрясал над головой большим медным кольцом - на таких раньше хранили связки ключей, но это кольцо было пустым - и, казалось, вёл беззвучный разговор, обращаясь к кому-то в небесах. Вдруг гримаса отчаяния исказила благообразное лицо, он безнадёжно уронил руку с кольцом и готов был повернуться спиной к ропщущей толпе, как вдруг увидел подходившего путника.
Старик что-то крикнул, взмахнул обеими руками - и толпа, наконец, застыла, расступившись.
...На воротах висел огромный амбарный замок. Едва ли не старше самого Старика, он производил впечатление неколебимости и вечности - так же, как ворота и стена.
Путник подошёл к воротам и с недоумением взглянул на замок. Потом на Старика. И вдруг загадочная улыбка вновь осветила его лицо, а в руках появился Гвоздь. Через минуту замок звякнул, и створки исполинских ворот с протяжным скрипом распахнулись.
Люди из толпы медленно проходили ко входу в Чистилище. Мимо старого, рассеянного апостола Петра, потерявшего где-то - даже Бог не знал где - ключи и беспомощно и покаянно разводящего теперь руками. Мимо путника с Гвоздём - даже не глядя на него.
А Он стоял, улыбаясь, и смотрел на входящих. И, когда вошёл последний, он кивнул на ворота маленькому усталому старику в пыльном белом хитоне. Подождал, пока тот пройдёт суетливой, шаркающей походкой, и домовито, по-хозяйски ловко, прикрыл опустевшие ворота. Щёлкнул замок. Путник опустился на камень у Входа.
В руках его был гвоздь, а на губах блуждала загадочная улыбка.