И отворились перед странником ворота, ведущие во двор большого мужского монастыря, и, вступив во двор, его окружили монахи, облачённые в серые мешковины, и было видно удивление в их лицах, ибо перед ними стоял сбежавший много лет назад монах. Его ноги были босы и израненными до крови, а тело было обмотано в грязные отрепья; чёрные, грязные волосы покрывали всю его голову и паклями спадали на лицо.
- О, братья мои, десять лет прошло как я не вступал ногою в монастырь и не ел пищу нашу. И нет мне прощения Божьего во веки веков и гореть мне синим пламенем в аду, но смягчаться ли сердца ваши, и не позволите ли вы мне войти в обитель и вкусить пищу, пока вы питаете милость ко мне?
И вышел к покаявшемуся монаху Отец Настоятель и, окрестив его впустил в монашескую обедню о словами: « Не мне и не Нам всем судить тебя, ибо на это воля Божья, нам лишь даровано прощать, иди, опомнившейся, обмой руки и лицо свои, смени одежды и прими еды сытной». С этими словами отправился беглый монах в умывальню и столовую, де выполнил волю настоятеля. Умывшись и насытившись, он отправился на молитвы, но как не старался вспомнить их, ничего не получилось, и тогда, совсем молодой монах протянул ему молитвенник, шёпотом молвив.
- Десять лет назад ты дал мне книгу о земных богатствах, теперь настал и мой черёд дать тебе молитвенник.
Настал вечер и монахи ушли в кельи свои молиться и спать до рассвета, чтобы затем снова молиться. Но раскаявшейся монах остался в саду монастыря. И слушал он шелест яблони, и видел он мерцание звёзд, а с глаз его слёзы спадали на землю.
- Почему же ты плачешь?
- А, это ты, юный монах, что дал мне молитвенник?
- Почему же ты плачешь, коль вернулся в дом братьев своих?
- Тебе не понять этого.
- Помнишь ли ты меня? Ведь десять лет назад меня совсем малого оставили родители у стен этого монастыря, ты читал мне сказки, тогда как другие читали Слово Божье.
- Михаил, неужели это ты? Как же ты вырос и возмужал… Ты соблюдаешь наставления монаха?
- Скажи мне, почему ты плачешь?
- Я плачу от радости.
- Неужели все эти годы ты не получал радости?
- Ты слишком много спрашиваешь, Михаил.
- Нет, мне всего лишь интересно Антоний, ведь так тебя называли ранее?!
- Ты слишком настырный, юноша.
- Юноша? Какое красивое слово. Меня ещё никто так не называл. А впервые я это слово прочитал в книге, что ты перед своим побегом дал мне.
- Господи, та книга изменила всю мою жизнь.
- И как же она изменила жизнь твою брат Антоний, ведь там всего лишь говориться обо всех землях и богатствах их?
- О, Земли! Я их все исходил и вкусил все богатства их.
- Расскажи мне об этих богатствах.
- Зачем тебе знать это?
- Затем, что все эти годы, я верил в тебя, как монах верит в Бога. Я представлял тебя пьющим у ручья и стучавшимся в стены городов. Скажи мне, что ты видел за этими стенами? Скажи мне, что ты познал за ними? Скажи мне, зачем ты сбежал с монастыря?!
- Не знаю. Я познал всё, что только может дать жизнь, но так и не могу ответить на твой последний вопрос. Сразу же за стенами монастыря я пустился в бег; я бежал по полям, спотыкался и летел кубарем со склонов, собирая пыльцу цветов и семена трав. Я вкушал плоды с деревьев, крался в сады и огороды близ деревень, и, собрав узел съестного, я отправлялся в путь неизвестный ни мне, ни монахам. Я шёл длинными дорогами и бесконечными полями, через лесные дебри и болота. Меня кусала мошка, и испепеляло солнце. За мной гнались лесные разбойники, но я спрятался от них в камышах стоя по пояс в болотной воде. И затем, через много дней я оказался у стен большого города. И были ворота его из бронзы, а стены из выточенного камня, и из сердца города доносилась музыка с ароматом, пьянящим разум.
- И что же ты делал в том городе?
- Как вступили мои ноги на площадь города, так пустился я в хоровод и не заметил, как тело моё было одето в цветные одежды, а волосы украшали цветы. Я не просил питья, я мне давали сладкое вино из самых лучших погребов, я не просил еды, а мне преподносили все яства с их богатого стола. И был я среди них своим.
- И что же? Что же? Не молчи!
- В первую же ночь я предался наслаждениям, что давно жили во мне, и что не могли найти выхода на волю. И в последующие дни я вкушал с древа наслаждений плоды и, поглощая новые, мне хотелось ещё новых, неизвестных мне. Чем больше насыщался, тем больше хотел. Голод рос во мне, как и желание быть открывателем всё новых и новых наслаждений. И тогда, я посягал на новые рубежи греха и, вкушая их полностью, жаждал новых открытий. Ах, мне ночи были днями, ибо не спал я при луне, а дни были ночами, ибо спал я при солнце. Звёзды мигали моим наслаждениям и я любил ночь, как и любил продавать себя в темноте. И вскоре, мои пальцы засияли перстнями, а руки браслетами, в ушах с каждой ночью были новые серьги, тело же моё меняло наряды, и не разу я не надевал одно и то же дважды. Мой дом был весь из мрамора, а в покоях стояли статуи, на многих из которых был изображён я. И потом уже я покупал ночи. Я отбирал девушек и юношей из родительских домов и украшал ими свои покои, многих из них я продавал купцам – перекупщикам; заранее выучив их танцам и речью, службе и подчинению.
- А они, как же они?
- Слушали. Они слушали меня, ведь я им много платил. Мой дворец красовался на холме и весь город принадлежал мне, ворота я сделал золотыми, а тех людей, что впустили меня в свой хоровод, я наделил жемчугом и серебром. Но вскоре мои желания не нашли возможностей реализации в стенах одного города, и я собрал армию покорять другие города, ибо там, я думал, можно познать новые ощущения. Но не прошло и двух недель как моя армия была разбита, а город мой горел в огне. Все люди, служившие мне, были убиты, либо в плену, те же, что остались на свободе, предали меня. И бежал я из своего города в том, что было на мне. Через день голод стал мучить меня, не менее как голод от нехватки наслаждений: тело требовало бурных ночей, а не лишений. И тогда, увидел я нищих по дороге и в руках у них был хлеб; я предлагал им перстни, все перстни предлагал на своих руках, но они лишь гнали меня. И тогда я преследовал их целый день, питаясь одними желудями, и когда они пошли к реке мыться, я прокрался и жадно забрал их последний хлеб. Если бы ты знал, как мне было тогда весело, я был победителем. И это была моя последняя победа. Из всех деревень меня гнали, в одной грубые люди сняли с меня перстни и плащ, кинув взамен грязную одежду. Я бежал из одних земель в другие, чтобы и из них бежать в новые. Мои желания не получали насыщения и я плакал, и терзания мои были столь сильны, что я бил себя прутьями; вся спина моя была крови, но жажда наслаждений не уходила. Я ел горькие травы, чтобы вызвать рвоту,- отвращение к себе; я обмазывал своё тело телами мёртвых животных, чтобы ненавидеть и стыдиться свою плоть. Я бежал по ветру, чтобы он уносил зловонный запах от ноздрей моих. Затем я купался в реке и превозносил воду, как благодать. О, как я плакал тогда от радости, если бы ты знал это чувство, ты бы понял меня.
- Говори. Говори, какова была жизнь твоя!
- И затем, я опять шёл туда, куда смотрели глаза мои. Вскоре леса и поля с реками сменялись каменными степями, где дул сильный ветер, а солнце пекло моё лицо. Степи сменялись песчаными пустынями, где сандалии мои износились до дыр, а кожа стала грубой от солнца; губы потрескались от лучей и стали как кора дерева; язык от жажды был сух, что шкрябал об зубы. Ноги несли меня туда, куда было угодно ветру, а глаза были полны песка, что резали как ножи. И тогда меня схватили люди на горбатых животных, они связали мне мои обессиленные руки и ноги. Я хотел кричать, но из моих уст вырывался лишь жалкий хрип, и тогда, они дали мне выпить воды, и я взмолился им как богам. Но боги были жестоки со мной, они тащили меня по земле и издевались надо мной до самого города, где продали во дворец султану рабом.
- Рабом?
- Да, когда - то я и сам имел слуг, но я никогда не обращался так с ними, как обращались со мной мои хозяева. Меня заставляли делать то, что я бы никогда не делал ни за какую плату. За малейшее неповиновение меня бросали в помои на неделю или били до потери сознаниями розгами. За кусочек чистого хлеба и кружку воды я целовал одному стражнику ноги, что жалел меня за ещё не потраченную красоту, но когда об этом узнал управляющий, его убили, а меня отдали в дом друга султана, где я служил ему во всех его прихотях. А самое приятное было для меня, есть с его ладоней вкусную еду, и в тоже время ненавистно слышать его ухмылки и смех.
- И ты всё это терпел? Неужели, у тебя хватало сил терпеть всё это?
- Я позабыл, кто есть я, и всё стало для меня несущественным. Ночь сменяла день, солнце луну, но для меня не было их, ибо я потерял счёт дням рабства своего. Но однажды в подвал, где спали я и другие рабы вошли стражники и сказали, что друг султана, наш хозяин умер от странной болезни, и нас по велению султана освобождают на волю. И уже через мгновение я покидал большой город, где был рабом, некие люди дали мне скудную одежду и немного еды. И тогда…
- И что, что тогда? Не молчи, Антоний!
- И тогда, я не знал куда идти мне. Моё тело ещё болело от ударов плетей, а душа не возвращалась ко мне. Я долго ехал вмести с неизвестными мне ранее циркачами в их большом караване. Я объездил с ними много верст, был в таких городах, где женщины ходят в больших головных уборах, а мужчины в железных доспехах. Мы останавливались на ночь в маленьких трактирах посреди дороги, где за столами сидели пьяные пастухи и распевали песни о полях, где много растёт травы. Но мне не пришлось долго быть с ними, так как никакого прока им от меня не было, и циркачи оставили меня на дороге. Не долго думая, я шёл по тропам, через луга, леса, переправлялся через реки. Моей пищей были жёлуди и корения деревьев и растений. Моё тело исхудало, а руки были изрезаны и исколоты колючей травой и острыми ветвями кустарников. В один пасмурный день, я вышел к полуразрушенным стенам города, что были мне знакомы, ибо именно в этом городе я когда-то правил и получал наслаждения. Слёзы струились с глаз моих, когда я вступил на главную городскую площадь. Но на этот раз меня встретили голодные люди в рваных одеждах. И сказал я им, что несколько лет назад правил в этом городе, но никто не верил мне, а все лишь смеялись надо мной, ведь я был ещё беднее их: мои ноги покрывали чёрные тряпки, а тело мешковина. А когда одна женщина подошла ко мне и сказала, что я действительно бывший властелин города, все люди стали бросать камни в меня, даже дети бросали и старики. Я молил о пощаде, но слышал лишь обвинения в их голоде и нищете. Ели держась на ногах, весь в крови, я выполз из когда – то прекрасного и богатого, моего города. И по пути мне встретился мальчик, я протянул ему свои руки, моля о помощи, но он лишь плюнул мне в лицо.
- Как жестоки они были все с тобой. Ведь ты им ранее давал хлеб и золото и чем же люд отплатил тебе? Воистину говорю тебе, несправедлива судьба твоя!
- Нет, Михаил, всё было справедливо, ибо я давал им хлеб и золото за детей их. Они ели с роскошного стола и носили дорогие одежды купленные за наслаждения и грехи, а не за добро. Когда мои раны зажили, я сидел под большим старым дубом, чьими желудями питался. Мне вспоминались все грехи мои, и всё больше ненавидя себя, я понимал, почему мои бывшее горожане кидали камни меня, и что за каждый грех, совершенный с удовольствием, я расплачиваюсь страданиями. На всех землях, о которых я читал в книге, что дал тебе, я бывал. Я видел разные города и разных людей в чудных одеждах и с порядками непохожими на монашеские, я вкушал запретное и горькое, радость и отчаяние, счастье и горе. Я познал добро и зло как в людях, так и в себе. И больше мне ничего не хотелось в этой жизни. И тогда я встал на едва окрепши ноги, взял в руки ветвь взамен опоры и пошёл по дорогам, по которым я много лет назад бежал из монастыря. И виделись мне те же разбойники в лесу, но на этот раз они не преграждали мне путь, как ранее, а лишь сопровождали меня молчанием. Болота пропускали меня через трясину. Ветер помогал мне идти в гору, с которой я однажды бежал окрылённой свободой. Но лишь теперь тряслись руки мои от постоянных слёз, мне вспоминались молитвы о Боге, от которых я ранее отрёкся. Мне виделись святые с нимфами над головой, они качали головами, словно ругая меня тем самым. И в один момент я оказался перед стенами, этими стенами, Михаил, и, я понял, что нет ничего прекраснее в мире этих стен; и что счастье моё, всё богатство моё не за пределами монастыря, а в нём самом.
- Какая судьба. Я никогда не знавал такой жизни, что поведал мне ты.
- Моя жизнь здесь, Михаил.
- Но ведь десять лет назад ты считал по-другому.
- Да, это так. Но то ведь было десять лет назад.
- Но почему же ты решил, что дом твой и счастье твоё здесь? Ведь там, в дали, куда прекраснее земли?!
- Они стали мне отвратны, те земли.
- Но ведь они дали исполнение твоих желаний?
- А вмести с тем и страданий.
- Но ты ведь был счастлив?!
- Мне казалось, что я был счастлив. И то, оно длилось всего несколько полнолуний, столько было счастье со мной, но даже и тогда я страдал: вкушая плоды наслаждений с улыбкою, я испытывал боль души, пусть и скрытую.
- Но, нет… Я бы не страдал на твоём месте сейчас.
- Какой ты дерзкий, Михаил. Мне не следовало рассказывать тебе всё это, не следовало.
- Но ты же рассказал. Зачем ты мне всё поведал?
- Чтобы уберечь тебя от ошибок.
- Уберечь? От ошибок? Нет, ты хвастался мне, ты разжёг во мне огромное пламя жажды открытий. Я не успокоюсь, пока не утолю эту жажду.
- Михаил, Михаил. Что же ты?! Остановись, не иди за пределы ворот.
- Я уже отворил засовы, Антоний. Уже как несколько лет я желал уйти от сюда. И вот, когда ты пришёл, я понял, что час настал.
- Не уходи, ты будешь сожалеть потом, уже здесь.
- Я не вернусь сюда. Я пойду по дорогам, на которых не ступал ты. И забуду, навсегда забуду обратный путь.
- Не говори так, ведь рано или поздно раскаешься в словах своих.
- Пойдём со мной, Антоний. Мы будем править миром вмести.
- Нет, мне быть здесь. А ты иди сам.
- Скажи мне на прощание тёплые слова, Антоний!
- Как я рад за тебя, Михаил. Да, я счастлив, ибо в тебе продолжает жить мой дух, в тебе мои былые надежды. Я буду молиться за тебя.
- Так пойдём со мной!
- Нет, я уже узнал, что хотел, так пойди и узнай ты, чего желаешь. Только помни путь обратный, Михаил.
- Я забуду его, так как не вернусь сюда более. Прощай, Антоний!
- Ты уже ушёл, Михаил. Но я ведь знаю, что ты вернёшься!..
13 августа 2003.