Что-то муторно и душно, не запить и не заспать,
То ли сгинуть, удавиться до поры.
Ох, обыдло, надоело еженощно топотать
По темнице собственной хандры.
Что-то темень лезет в душу, что-то застит взгляд.
Беспокойно, беспросветно, бесовО.
Вкруг всё стены, перестенки, перестук да перемать,
Перевздоры с перепою моего.
Но от всего на свете угол я себе отгородил,
Где могу во весь опор
Без седла и без удил,
Где хоть шею под топор
Под струн-нервов перебор,
Наплевав, что никому не угодил.
Из застенок я в застенки, ох настырный я,
А за стеной как за душою – ни шиша.
Вглубь свободы, не наружу, но сомнения
Караулят, чтоб зарезать без ножа.
Ох, потёмки на душе, поминки на сердцЕ,
То ль на волю, то ли в избу - и запеть,
Застонать, мол моя Совесть в сером платьице
Из моих же нервов мне свивает плеть.
Вот потому-то для себя я угол и отгородил,
Чтобы в Правде по колено
Без седла и без удил,
Чтоб рвалась с натуги вена,
А Лицемерье-амфисбена
В грунт вжималась, дабы я не удавил.
И хмельно мне да темно, да святотатственно,
Хоть и буйно, да скрипят за упокой
Из-под сути проступающие явственно
Сыч седой да тёрн с ольхой, да Смерть с клюкой.
К ним любые тропы, всё пути-дороги торные,
И куда не ткнись – повсюду их острог.
То не мой заплот – то их хоромы чёрные
С бражным зелием и вдоль и поперёк.
А я-то думал, что я угол для себя отгородил,
Чтоб хоть где-то продышаться
Без седла и без удил,
Чтоб из сухожилий рваться,
Вправду чтоб, да не сломаться,
Но в хмельной полон как в омут угодил…