Когда еще все наши были живы,
я праздновала каждый листопад,
и шорох охры - если наступать.
И на бульваре продавали сливы.
А вдоль бульвара, перепутав ноги
и руки, - как ненашенские боги,
сидели йоги, окна растворив.
И отрешались от продажи слив.
Они, в бесполом плавая астрале,
жевали жизни смысл, минуя все детали.
Мой бедный друг!
Бессильем истомись
и обрети - попробуй! - сливы смысл,
минуя косточку, и кожицу, и мякоть.
Но не минуй меня!
Я буду плакать.
Ведь смысла нет во мне, -
лишь мельтешить и трогать,
кого люблю, - за лацкан и за локоть,
случайно, невзначай.
И дергать за рукав.
И говорить. что ты неправ, неправ,
когда меня ты слушаешь вполуха.
Ты помнишь, во дворе у нас старуха
жила.
Она со свалок по ночам
к себе домой чужого быта хлам
(осколки, черепки) жалеючи тащила.
Жила в ней воскрешающая сила.
Вот так и я.
Мне любы оболочки.
и, может быть, случится мне гореть
последней веткою в последнем костерочке.
Я длинные стихи пишу.
Поставить точку -
как умереть.
И если в отреченье
дорога к истине -
я не пойду в ученье!
Ей-богу нет! Подумаешь, отрада! -
знать смысл того. чего уже н енадо.
От празднества не отрываю взгляд.
Смысл жизни, милый, множествен, напрасен,
шершав, шуршащ, и сиз, и желт, и красен.
И на бульваре пляшет листопад.