I
Дол зеленеет. Альтинг шумит: Застукал
Ярл Эрихсон привиденье в своём сарае;
Рядом с другим привиденьем оно лежало;
Ярла покойная бабка светец держала!
Горе нам, бонды! А что говорят законы?
Предусмотрел ли в рунах подобный казус
Один, когда полагал основанья миру?
Всей бы общиной честнУю собрали виру!
Может, в Царьграде еще про сарай не знают,
Заняты день и ночь тринитарным спором?
Взял бы себе жену из второго Рима –
Да выговаривать наши не сможет римы!
II
Девку, к которой ходил ночевать, я – судите, мужи! – не обидел;
Ей оставляю двенадцать овчин и холсты – по четыре за ночку.
(Те, что с похмелья бессилен лежал, я посчитал вполовину.)
Мальчику — лодку. Соседу скажи: виру за бабку прощаю;
В том, что обрушился хлев на нее, умысла больше не числю.
(Всё же, покрепче подпорки поставь; чтоб от первой не падали
свары!)
Всё ли как надо я сделал, мужи, чтобы ветры надули мне парус?
Чтобы свои не послали вдогон, как поеду я в Дублин креститься.
III
Молнию мысли – если родился скальдом –
В иносказанье спрячь! Не один правитель
Стал от поносных строф на земле не житель.
Выкуп за голову я сочинял три ночи.
(Тору хвала, что не споро рубили плахи!)
Будут теперь между ними гнездиться птахи.
Нового мы, всё равно, ничего не скажем;
Но, победивши грусть, зададим загадки.
Падают пышно пусть вкруг значенья складки!
Третью с конца – умри! – не дослышав строчку.
Рухнула крыша. Сгорело четыре дома.
(Немец-профессор напишет четыре тома.)
“Ливень ресниц” – у меня означает “слезы”;
Кто не поймет – не пойду погибать вторично.
Разве попросит на “бис” меня ЂОдин, лично.