Иван Федорович не был депутатом государственной думы. Он даже не знал своих родителей. Добрые люди взяли его в семью и воспитали, как родного. У Ивана Федоровича был кроткий нрав и, хотя за всю жизнь он не прочитал ни одной духовной или философской книжки, поступки его отличались естественностью и даже мудростью. Облика он был самого обыкновенного, можно даже сказать – пошлого, однако, в нем был шарм, и трехцветная шевелюра приятно радовала глаз. Запросы Ивана Федоровича также не отличались разнообразием. Больше того, пожалуй, они были даже не незатейливы, а просто скудны. Он мог часами валяться на кровати, и активность проявлял лишь перед едой и оправкой. При всем том про Ивана Федоровича никто бы не сказал, что он глуп или даром хлеб ест. Все, с кем ему доводилось общаться, любили его. Правда, каждый по-своему, но это уж точно было не за счет достоинств или недостатков Ивана Федоровича. Внешность и характер его были таковы, что всякому при встрече с ним хотелось потрепать его по плечу, сказать ласковое слово. Иван Федорович тоже любил теплые компании и не позволял обычно себе ничего лишнего. В крайнем случае, когда иные ухаживания были похожи на домогательства, он легко покидал общество и забивался в укромный уголок. Иван Федорович не любил собак. Но тоже не всех. Он не любил глупых собак, независимо от их размеров и окраски. Вообще Иван Федорович любил все новое, но быстро уставал. Конечно, когда он был еще молод, то энергии в нем было – хоть отбавляй. Но теперь, когда половина жизни оказалась в безнадежно отставшем прошлом, его интересы как-то незаметно угасли, и оживление в глазах появлялось лишь при встрече особенно пышной особы противоположного пола. Но, к сожалению ли или наоборот, но в его личной жизни никаких перемен такие встречи не производили. Он оставался холостяком, преданным своим приемным родителям и их давно подросшим детям. Если бы его спросили: «Иван Федорович, есть ли у вас мечта?» или «А когда же вы пойдете в отпуск?», он, скорее всего, не нашелся бы, что ответить. Но, то ли предполагая, что ожидать от него необычного ответа не приходится, то ли попросту по невнимательности к чужой судьбе, но вопросов столь отвлеченного характера никто Ивану Федоровичу не задавал. А его самого они не беспокоили. В общем, как уже было сказано вначале: Иван Федорович депутатом государственной думы не был.
Но однажды Иван Федорович заснул и увидел сон. Сон был необыкновенный. Еще пока он продолжался, Иван Федорович почувствовал это всем существом своей чувствительной натуры. А уж когда проснулся, то просто таки воочию убедился, что сон был волшебный, и, что уж совсем будет точно – сон оказался в руку. Но, все по порядку...
Ивану Федоровичу приснилось, что он на улице, зимой, один. Но ему не холодно, только очень хочется есть. Он бежал как-то странно на четырех ногах, нет, руках, нет, пожалуй, все же, лапах и тыкался носом во все подряд. Но ничего съедобного не находилось и от этого Ивану Федоровичу стало так грустно и обидно, что он заплакал. Плачь его, как он заметил словно со стороны, тоже был какой-то непривычный. Плача новым своим существом, старым он отметил, что более всего это похоже на... «Боже мой, - Иван Федорович чуть не проснулся, - что же это, я – кот?» Да, Иван Федорович не обманулся, только он чуть-чуть ошибся. Это, то есть он сам, был котенок. Хорошенький такой, полосатенький. Серый с белым, а на голове еще и с рыжинкой. Пока Иван Федорович увлекся рассматриванием самого себя, не уставая при этом мяукать, к нему придвинулась гора, и он в мгновение ока взлетел почти до неба. Гора эта имела руки (теплые и мягкие) и лицо (доброе и тоже мягкое). Гора говорила человеческим, это Иван Федорович понял, голосом, но о чем она говорила – увы... А потом Иван Федорович, то есть, котенок, уснул и проснулся только в каком-то доме, где было много людей. Одни стояли или ходили, другие сидели и ели. Те, которые ели, дали ему колбасы. Ну, это Иван Федорович сразу понял, что колбасы, а котенок просто ухватил кусок за один глоток и стал просить еще. И мяукал он так жалобно, что ему дали добавки... Когда Иван Федорович почувствовал тепло внутри своего маленького кошачьего тельца, то вспомнил о тех руках, которые принесли его сюда. От них так хорошо пахло. Конечно, это была не мама, но своей мамы Иван Федорович не помнил, а эта гора... может она согласиться стать его мамой. И он побежал по дому, прижимаясь, то к одному, то к другому, пока вдруг не замер перед ней, единственной. «Мяу», - сказал он противным тонким голоском. А потом еще и еще. И она, теперь Иван Федорович хорошо разглядел ее, снова взяла его на руки и больше уже не выпускала. Это была девушка с длинными светлыми волосами и большими голубами глазами. У нее был приятный голос и хорошие манеры. Она не стала сюсюкать и тискать Ивана Федоровича. И он успокоился и снова заснул. И хотя мысли его были коротенькие, а сам он был самым обыкновенным котенком, но у него появилась уверенность, что теперь все будет хорошо. Иван Федорович перевернулся на другой бок, почесал, не просыпаясь, за ухом, но сон продолжился. Правда, видно было, что прошло много времени, потому что он уже не был маленьким грязным котенком, а стал гладким и чистым домашним котом. Все его звали Шуриком, и он откликался на это имя. Точнее, слыша это слово, Иван Федорович ждал чего-нибудь вкусненького. Но, видно, в том времени, про которое был сон, он уже настолько к этому привык, что, если бы кто вздумал позвать его даже на говяжью печенку звуками его настоящего имени, он бы и ухом не повел, усом не пошевелил, хвостом не вздрогнул, век не поднял бы... (и так далее). А потом его отнесли кастрировать. Шурика, не Ивана Федоровича. Но это как-то сказалось и на душе Ивана Федоровича, потому что, когда он снова повернулся, то из груди его вырвался тяжелый вздох, а колени невольно подтянулись к животу. «Домашний беспородный кот, – пробовал уговаривать себя бедный Иван Федорович, - кому нужны мои достоинства». Шурика стошнило, и он заснул крепким сном. А проснулся он уже другим... чуть было не сказал – человеком. Но люди его по-прежнему любили, и вскоре Иван Федорович успокоился. Иногда только, гуляя на поводке, он вздыхал при виде хорошеньких кошечек. Впрочем, при виде хорошеньких котов он тоже вздыхал. Но чаще, желая познакомиться, как мальчишка, прижимался к земле, стараясь незаметно подкрасться. Чего Ивану Федоровичу (или Шурику) недоставало, так это настоящей дружбы. Девочки шипели на него, а мальчики норовили поколотить. А он просто хотел с кем-нибудь поиграть. Это же так здорово. Радоваться жизни и шалить, шалить. Но ему попадались или очень заносчивые или, наоборот, пугливые. И в том и в другом случае Иван Федорович оставался один. Но гулять тоже приходилось редко. И жизнь Ивана Федоровича потекла размеренно, и дни слагались в месяцы и годы неразличимо, как песок на дне мутной реки. У Ивана Федоровича давно переполнился мочевой пузырь, но сон никак не отпускал его. Вдруг, заиграла музыка, это включился будильник. Значит скоро завтракать. Сон мигом слетел с Ивана Федоровича. Он вскочил и бросился на кухню. Сонный хозяин, не торопясь, ковырялся в холодильнике, одновременно зевая и чертыхаясь на путавшегося под ногами кота. «Да погоди ты! Тьфу!..» Яйцо, выскользнув из рук, шмякнулось на пол, и через мгновение неутомимый Шурик уже облизывался, приводя в порядок и без того безупречную пушистую мордочку. «Мя-а-а-у»...