Татьяне Вячеславовне Гавриловой-Керштейн (1910-1976г.)
(Бабушке Тате)
________________________
Уле, Урсула сегодня писала,
Первой поземкой, выпавшим снегом.
О ласточке маленькой, что прилетала
и подружилась с северным ветром.
Уле, сегодня опять – холод,
опять ночью падают звезды.
Одна упала прямо за ворот,
вернется, увидишь – кончики острые…
Уле, Лимке уже ощенилась.
Трое, все белые, кольцами хвостики,
пищат и пищат, совсем осипли,
нет молока, кормлю из соски…
________________________
- А у неё квартирка – блеск!
- На Невском, комнаты – две!
- А у тебя? Кухня – мала…
- Война скоро сойдет, на нет.
- Что тогда? Новую не дадут,
- С фронта, знаешь ли – набегут…
- А у тебя и дед служил в ЧК.
- Напиши донос, а я - помогу….
________________________
Ламца-дрица-оп-ца-ца!
Новая лафа приходит!
В женской зоне, (слышишь? Вроде…),
Девок к нам опять привозят.
Нет, не те, не воровайки,
Чистые. Статья? Не помню…
Что-то там, за то, кем были…
Родоки их или чё ли…?
________________________
Клочки писем…
Клочки одежды…
Клочки жизней…
Никому не нужных…
На грязной параше,
отверстие – сердце,
а в глубине –
дерьмо иллюзий.
Фуфайка ватная,
подмышками – дыры.
Не знаешь, разве?
Так драться легче.
Когда придем
с лесоповала,
Зека снова
расправят плечи,
с синими звездами.
Им легче,
на груди – Сталин,
попробуй, выстрели!
А наша грудь,
не налапаешься…
- Отойди, сука!
- Топором двину!
Девицам из «старых» -
сибирская дверца
в «новую жизнь» -
перековка, пожизненно.
Ублажать охрану,
длинными письмами,
На французком песенки,
хрипеть в спину,
на перегоне,
с подругой костлявой,
губами синими
от недоедания…
Была – Татьяна,
стала – Танька,
с номером лагерным,
на ватнике…
________________________
Вышла замуж –
за свой срок,
юность прошла
в Sent-Jilles*…
Свечки горит –
огонек,
скрипит дверь -
барака жизнь.
Вышел сегодня –
новый приказ,
пожизненно нам -
заменить,
на поселение…
Всем кто,
успел до даты
этой дожить.
А кто не успел –
холмик за…
На опушке –
крест простой…
Не зря молилась
я образам,
углем писанным…
За упокой,
читала сестрам
строки молитв.
Льдинки слез
ветер унес…
Я так хотела,
просто жить…
Письмом-
треугольничком,
воробьем,
запахом миры,
словами клятв,
буквами,
сторочками о любви…
…Табличка:
« Татьяна…
Даты…»…
Жила...
Ограда и холмик.
За всё…
Прости…
________________________
Вечерами долгими огонь трещит в камине,
у разговоров есть и тема, и финал.
Как много уже сказано, но не договорили,
отцы слова любви пропавшим матерям.
Зато на фотографиях, картонных, толстостарых,
с печатями рАсейскими, и с ятями – слова:
«…Люблю… Моя родная… Подруге разлюбезной…»,
от этих старых строчек кружится голова.
И тени окружают, Маруси, Маши, Тани,
Урсулы, Ольги, Жени… А бабушки все нет,
в зеркальных стеклах с рамками,
обыкновенной драмы, и в приговоре строчки:
«…Пожизненно…». Букет, простых цветов,
и черно-белых кружев, улыбки, дети, дом,
все то, что никогда, уже не станет нам,
ответом на вопросы, которых слишком много,
в которых только мгла, безвестности, и чести,
и слез в бараках старых. Впечатаны в кресты
таблички-имена, всех женщин не успевших…
Так и недолюбивших…
Им просто стала пухом, колючая земля…
А внуки их живут, глаза доверив небу,
и сыновья и дочери тоскуют по ночам…
Их женихи, не плакали, (Москва слезам не верит),
они ушли за ними, оставив слезы нам…
(*Sent-Jilles – район Брюсселя)