В старом клубе, где между сеансами
пьют ситро и стоят у гардин,
в черном фраке с бортами атласными
он выходит к роялю один.
Он садится с поклоном на краешек
полированной жесткой скамьи,
и старательно трогает клавиши
каждый вечер с пяти до восьми.
Он играет из Листа и Шуберта
под галдеж и буфетный трезвон.
Не беда, что почтенная публика
не оценивает имен.
Не беда, если вовсе не вежлива,
и в награду тебе - ни хлопка.
Он сыграет ей Грига и Гершвина,
как всегда, до второго звонка.
А когда тишиной занавесится
на последний сеанс кинозал,
он присядет за стойку к буфетчице,
тихо спросит:
- Ну как я играл?
И она, сняв передничек с кружевом,
примет с легкостью на душу грех
и ответит:
- Я просто заслушалась,
ты сегодня играл лучше всех.