Плита. Аплодисменты. Жарится картошка.
Аплодисменты жареных ладошек.
Телевизор и спать. Эй, гладиатор!
Твой выход! Какого ради?!
Расстреливаю дни килькой в автомате.
Она канет из синевы в рассвет.
Меня обложили ватой
шума и больше нет
глаз, кожи, звуков.
Когда утром выпускаешь
себя как зверя из клетки
в улицу, что будто пустая
бутылка, хоть ещё мгновенье подумать!
Опускается меч. Фейерверк крови.
Защищаешь чувство смысла и дома.
Ещё живой. Странные роли.
В твоём сердце умрёт и воспрянет догма.
Красная капелька империи –
зрак гемоглобина в воздух.
В тебе бьётся странное пение
о том, что не бывает поздно.
Дорога в рим
опасна открытием Рима.
А ты развивай свой дрим
Проходя, домой, а то есть мимо.
Кровь сочится из раны.
Это не запятая, это тчк.
Твоё тело сплошной Израиль.
Что милый вавочка?!
Ай-я-яй вава!
Тысяча ног вступившая в одном танце.
Катится горячая лава
ломая геополитические плиты карцера.
Глазу, орлу, клинку, топору,
слову, любви даёшь силу.
Крикнешь своей руке тпру
и упадёшь в песок и пену.
Болельщик мировой боли,
знающий так мало и столько.
Распадается апельсин на дольки –
наши людские доли,
за пять минут до того, как гол
пробудит толпу и разрубит сети
ворот, в прореху увидим сидит монгол
и катится к нему мячик по степи.
2001