Я, я, я, – я невидим. Я, я, я, – я невидим.
Наши лица как дым, наши лица как дым,
И никто не узнает, как мы поюедим.
(Эдмунд Шклярский, "Я невидим")
От девяностошести четыре шага до ста.
Нет, не придётся ползти, хоть высота непроста,
И не придётся послать в бой корабли эскадр.
Времени мало, так пусть я двадцать пятый кадр.
Вроде бы непобедим главный герой киноленты.
Он по привычке один вражьи громит элементы.
Мне почему-то видна полость бумажных ядр.
Только невидим я, как двадцать пятый кадр.
Боги давно при деле: боги смотрят в экран.
Корень затей в пределе сводится к слову «аркан».
Так, например, увяз нерасторопный со скарбом.
Это удача, как узел в петле, быть 25ым кадром.
Что-то гнетёт, и хмурит мысли и лоб милашка.
Руки сценарий крутит, крутит, и вдруг промашка!
Это идея – шасть! – стало уютно, и рада.
Проникновенность – страсть оригинального кадра.
На двадцати четырёх принято счёт прекращать.
Тех, кто за рамки утёк, принято чем-то стращать.
Кто не освоил формат – лучше укройтесь в театре.
Только бывавший сумеет понять, кто в 25ом кадре.
У озорных волос пляшет кумир в глазах.
Фраз бесподобных голос губок приветствует взмах.
Чуткое сердце, стучи! Бодрый и добрый гам ты!
При монтаже зашита в фокусе взгляда-лампы.