Это все уже не больно...

Это все уже не больно. Это все уже не жалко.
Что болело - отболело, что лежало - отлегло.
И теперь ты полусгнивший, полумылкий, полувалкий
Ходишь, ноешь, стонешь, плачешь.
Глупо, гнусно, тяжело.

И тоска тебя не дрочит. И любовь тебя не хочет.
И бредешь ты вот такой вот: от бордюра полвершка.
И когда кобель бродячий на тебя поднимет лапу,
Обижаешься  надолго от такого пустяка.

Брось, не стоит. Все проходит: и цветенье и гниенье.
Будут новые по-новой, обновленные внове,
Так что ты не обижайся, потому что хрен моржовый
Он на то и хрен моржовый, не ежовый, не бомжовый,
Что приделан к голове.

Я сейчас пойду за пивом. И куплю к нему лахудру.
Помирать я буду позже, а пока попью пивка.
И моя пивная мудрость перельется в это утро
На  дворовый снег подталый прямо с этого стиха.

Мне давно уже не больно. Я беседую с собою.
Кто-то богом стал и счастлив. Ну а я самим собой.
Мне с собою интересно, я проник в свое молчанье.
Вероятно, потому что я давно себя люблю.

И когда сгнивают ноги на здоровом организме,
А потом приходит старость, и берет тебя за здесь.
Ты топорщишься немножко перезрелою девицей,
И печально понимаешь, что свой стыд  ты пережил.

Ну а че еще те надо? Женщин преданных, которых
Ты еще не предавал?
Да и не было их много.
И предательств было мало.
Преданность такая штука.
Навсегда она одна.

Друг мой, если ты, бедняга, дочитал уже досюда,
Я вдвойне горжусь тобою.
Значит я тебя увлек.
Ничего, что ноги в язвах, и воняют трупным духом.
Человек их греет спичкой и бормочет про себя:
"Слышь, старуха, почеши мне там косою под лопаткой,
А то я сегодня что-то сам никак не дотянусь".

Помирать, наверно, стыдно от беспомощности полной.
Кто тебе поможет в смерти? Кто подохнет за тебя?
Так что, ежели собрался и с любимыми простился,
Даже в голову контрольный все равно еще не смерть.
 
Агония. А потом недолгий последний выдох. Выход.

Давай, давай, потренируйся.