В конце пути

               
Слепая ночь водила до зари,
до петухов, уставших от безмолвья,
и бросила у запертой двери,
как птица разоренное гнездовье.

Измученная ветрами скала –
дотронься – и рассыплется как призрак –
в лучах взметнулась. Ночь ушла и мгла,
лишь слезы родника как укоризна.

И вниз с обрыва молча соскользнув,
змеей струится сумрак по ущелью,
заснеженной вершины гордый клюв
раскрылся грозно, языком алея…

Стою один, не ведая, что рок
мне уготовил. Страха нет – сомненье.
И надпись на двери – десяток строк,
не понятое мной стихотворенье.

Дотронулся. И, словно бы, ожег:
Прикосновенье тайну мне раскрыло:
за дверью этой души судит Бог,
и только совесть (сделал что) – мерило.

Войти иль не войти? А пустят ли?
Иные ждут подолгу. Час ведь Судный.
Нагнувшись, взял я горсть родной земли,
стучу как сын, домой вернувшись, блудный.

Сейчас мне скажут: вот дорога в ад,
а эта – в рай, все кончено навечно.
Стою и жду, и сам себе не рад,
не рад, что не прошел я путь свой млечный.

Пусть крест судьбы моей тяжелым был –
тащил его безропотно и честно.
Ну, оступался, падал, где-то ныл,
Но жизнь – не поле, там где люди – тесно.

Бывало, где-то врал. Случалось так.
Но не был я предателем ни разу:
искал, писал стихи (но за пятак)
и не любил дурацкие приказы.

Я помню все. Готов на все ответ.
Единственное – жизнь была короткой.
Хочу еще раз видеть белый свет,
начать сначала, очутившись в лодке.

  1990г.