Восьмерик на четверике

Вера Дмитриева
И снова время смутное грядет.
Скупают люди соль, муку и спички.
Обманутый, ограбленный народ
готовится к невзгодам по привычке.
Пусть не придет терпению конец.
Дай Бог нам не сорваться в бунт кровавый.
Несет народ терновый свой венец
сквозь плач и злобы огненную лаву.
О, Русь святая, поддержи людей.
Дай хлеба им, работу и одежду.
Пошли, Господь, в сердца своих детей
достоинство, терпенье и надежду.
В любви и состраданьи Божья милость.
Все в нашей жизни странно изменилось.

Все в нашей жизни странно изменилось.
Моя вина в том иль моя вина?
Улыбка с губ скользнула и разбилась,
как чаша благородного вина.
Крою лицо и примеряю маски.
Пред зеркалом взбиваю лихо чуб.
Сама себе пытаюсь «сделать глазки»,
повыше вздернуть уголочки губ.
Все суета, обыденность и спешка.
Опять зрачки похожи на прицел.
Взамен улыбки едкая насмешка.
В душе нет мира, – нет и на лице.
И то безумье, то унынье вновь.
Как чувства бродят, как играет кровь!

Как чувства бродят, как играет кровь!
Какая брага страсти пузырится!
Хлебнешь: как будто жгучая любовь,
глядь, не она, то ненависть ярится.
Когда все перебродит и сгорит,
уходится с годами чувство это,
окажется, что воедино слит
твой стих из вечных темноты и света.
Когда осядет боль обид на дно,
тогда наступят откровеньям сроки.
И выдержанным дорогим вином
польются поэтические строки.
Еще чуть-чуть, и стихнет боль уже.
Все чаще стала думать о душе.

Все чаще стала думать о душе.
Наверное, из вечности звоночки.
Не то, чтобы туда пора уже,
но, видимо, не далеко до точки.
А что душа? В ней цвет любви зачах.
Она давно заложница рассудка,
пуглива и робка, как институтка
пред разумом в профессорских очках.
А этот умудренный педагог,
бросая взгляд свой на нее серьезный,
вздыхает об одном, что он умрет,
а ей одной кружиться в бездне звездной.
Куда ее, глупышку, занесет?
И снова время смутное грядет.

В любви и состраданьи Божья милость.
Все в нашей жизни странно изменилось,
и то безумье, то унынье вновь.
Как чувства бродят, как играет кровь!
Еще чуть-чуть и стихнет кровь уже.
Все чаще стала думать о душе.
Куда ее глупышку, занесет?
И снова время смутное грядет.