Февраль, - итог зимы постылой,
Отбыл, и отбыл день пустой,
В туманах, ставших на постой,
Садится серебро светила,
Снег голубой изъеден с тыла
Ультралиловой густотой.
Свинец небес слегка колышет
Сна оглушающую тишь,
Амфитеатр снежных крыш
Навис над озером застывшим.
Плат кладбища, крестами вышит,
Прижался к склону горных ниш.
Еще не вечер - предвечерье,
Час фиолетовых теней.
В смысл иероглифов ветвей
Душа, всей сущностью дочерней,
Вникает - эхом вторит в ней
Каверн саморазоблаченье.
Ведь там, в пустотах филиграни,
Таится времени секрет:
Всегда малиновой заре
Закат наследует багряный,
И жизнь от молодости рьяной
Стремится к старческой поре.
Смысл тривиален и обыден,
Но в нем - и приговор, и срок,
Ведь даже самый первый вдох
Уже несет последний выдох,
И гены в изначальном виде
Содержат гибельный итог.
Поэтому тщета наряда
Душе претит - всё блеф, всё сны,
От нежной зелени весны
До катастрофы листопада...
Усталость - расцветать и падать-
Несносней зимней белизны.
В гипнозе долгого раздумья,
В час одиночества ума
Душе всё явственней обман
Любви, надежды, веры юной,
Как будто в полночь, в полнолунье,
Спал перламутровый туман,
И смутность призрачного плена
Осела, проясняя суть:
Я - одноразовый сосуд
Для сосланной на заземленье
Души, парившей во Вселенной,
Уставшей долго на весу...
Раскаяньем, повиновеньем -
Она как будто узнает
Грехопадение свое
Былого заживорожденья,
Но всё пред вечностью - мгновенье,
И даже ссылка в бытиё.
Лишь в феврале, под стать природе,
Вершащей годовой виток,
Душа предвидит свой итог,
Ждет отдыха или исхода,
И смерть все шепчет о свободе -
Восстань, и преступи порог...