Kreisleriana, или Cонеты из провинции

 

 K r e i s l e r i a n a или Cонеты из провинции.
 



ЧАСТЬ 1

 1.

 Гор прибрежных рыхлые тропинки,
 Глинозём напоен талым снегом,
 Первый дар весны мне не был ведом:
 Это - грязь, прилипшая к ботинкам.

 Я же разглагольствовал у моря,
 Солнце пил и камнями хвалился,
 Голубая высь кончалась пирсом,
 Превращалась в плеск ручной прибоя.

 Что за прихоть - имя дать границе
 Меж водой и в ней живущим небом,
 Между детством и волшебным паром,

 И, закрыв любимую страницу,
 Я ушёл за горней спелой негой,
 За весенним первым, чистым даром.



 2.


 Я предвесенний город растворил в крови,
 его тяжёлый сон и скомканную речь
 на серых улицах. Здесь волны, как мои
 настенные часы, одолевают веч -
 ность мерностью шагов, полуночной любви
 названье - учащеньия сердеч -
 ных судорог и радости залог. Провин -
 циальность, как привычка, в церкви стоит свеч,

 

 инстинкт души надёжнее молитвы. Снег
 теснит весну, и отступает море год
 за годом, год за годом. Знаю наперёд
 всю быль рассветную, но так же то, что нет
 ни завтра, ни вчера, ни знанья, - только свет
 и воля растворить, как яд в крови, исход.
 
 

3 .


 Я не бывал в китайских ресторанах.
 Никто не кланялся мне деликатно
 Из тех, кто с палочками был на равных,
 Мой тет-а-тет с экзотикою платной,
 Дурманный свет фонариков бумажных
 И шелест речи чуждой и прохладной
 Не нарушались уличным глаголом.
 
 
 Я не люблю из сумрака в полымя,
 Метаморфозы мне всегда укором:
 Там - шелковистость, здесь - вдыханье дыма
 И выдыханье с паром разговоров
 Ни более, не менее понятных,
 Чем языка раскосого опоры
 На мягкость гласных пряных и приятных.
 


  4 .
 

Город лежит на предгорье у кромки солёного Понта.
Греки его не любили: сплошные болота и ливни,-
Славный Ясон и лихие добытчики злата Колхиды
Бухтой пленились, но вскоре отплыли под камни и вопли.

В Римских анналах о нём ни полслова,- дыра, да и только.
Много надёжней не ведать народу о кесарях дальних:
Рим растворился в Европе, а город лукавый, дождливый,
Мнился своим то Картвельским князьям, то Османским султанам.
 
Мудрый туземец привык уважать институты любые,
Летом растил минареты, зимой вином причащался.
Промысел местный - шлифовка до блеска монеты законов
То самодержцев наивных, то секретарей генеральных.
 
Славься живучесть в веках! Постоянство лревнее Эдема!
Вечен сей город родной, безначальных провинций столица!



  5.
 

Щемяшая мечта - остаться, словно след,
Доступность правды - он сродни укору,
Верность детству - наравне со спором,
Радость шага - прихоть или бред.

Недужность счастья - дань лукавящих часов,
Заведомый разлад - пароль и отзыв,
Нагота - отчаяния проза,
Простота - бесчувственность весов.

Пророчество - дурная подоплёка
Зачатой ласке, жадности зрачка,
Истоме без круженья мысли.

Ты - опровержимость Бога,
Жемчуг растворившая тоска,
Разность, равность, присность.



  6.
 
 
Ластящийся дымок последних сигарет,
Вечерний чай перевалил за полночь,
Забвение - единственная помощь
В канун ветров, дождей и пришлых бед.

Над темнотой, как мир царевны спящей,
Незыблемость мечты - нас примиривший сон.
Так сладко и так томно ни о чём,
Вполголоса перебирать слоиа, ласкающие чаще,

Чем губы, знающие стон.
А в паузах - податливость и нежность
Свой правят путь. Мы у себя в долгу,

Мы пьяны былью, оттеснив судьбу
Желанием и властью пережить безбрежность
В заливе стен, на белом берегу.


 
  7 .

 Happy birthday
 
Теперь есть ручка с золотым пером,
Собака есть, хоть и щенок, но всё же...
Житьё-бытьё то костью, то ребром,
То остриём, то чьей-то нежной кожей

Явит себя, есть неродимый дом,
Друзья не из вчера - из бездорожий,
Мы говорим о чём-то ни о чём,
И смысла нет молчать: себе дороже.

Последний тост произнесла свеча,
Измазанная кремом шоколадным:
«Мой друг, желаю тебе сча...»
Я пьяным был, не помню, было складно.
 
Я ночью эту свечку уволок,
Возжёг и записал стишок.



  8 .


Ненастнный город, словно записные
книжки графомана, полон девством
методов и сцены. Плутовские
герои новых Одиссей злодейство
применяют исключительно в пылу
заламыванья цен. Торговля есть
инстинкт души, искусство жить в плену
власти окаянства, сохраняя спесь,
как знамя бытия и силу духа
скотства. Впрочем, здесь народ не дурен
после ужина и чуть под мухой,
когда за ставнями то дождь, то дуры-
пули резвятся под присмотром всех вождей и
близится шербет совокуплений.
 


  9 .


 Вещий сплин ненастным днём,
 Каждый миг, как совесть тесен,
 Каждый шаг и слог известен,
 До небытия знаком.

 Нищей памяти закон
 Ко всему предельно честен.
 На желаньях спеет плесень,
 Зреет плод пустой, как звон.

 Я чужак в раю любом,
 Где весною снится осень,
 Где до слёз колючей розе
 Из ветвей свистят шансон.
 
 В захолустье облачён,
 Я храню себя, как козырь.



  10 .


 Всё это - звуки и запахи,
  Чуткость и прикосновение,
  Были-бессонницы, знаками
  Влитые в пену брожения,
Вина, весне посвящённые,
  Ночи с немыми заплатами,
  Горести, в них растворённые,
  Сладостью виноватые.
 
Каждое утро изменчиво,
  Даже дыханье прерывисто,
  Сказка до крови доверчива,
 Наша душа не задириста.

  Всё - высоко, всё - бубенчики
  В плаче раба голосистого.
 


 11.
 

Слепой апрель - и за стеною плач
В морозном доме, где влачит ночлег
Старинная семья: купец-усач
И винограда кисть - двеннадцать человек.

Не объяснить ни россыпь, ни родник
Пронзительной подробностью зрачка,-
Семья была живая, как пикник
Весной прабабушки и усача.

Назавтра было: переправить час
В полуночь у вагонного окна,
Невидимый язык, соседский сглаз,
Круженье и цепная тишина,
 
И зелень, и тепло, и море, и страна.
Всё до поры и время мимо нас.



  12.
 

Не пьёшь - так приголубь весёлое вино,
 В нём изморозь зимы,
Бездомность летняя и доброе зерно
 Сентябрьской старины.

В нём с виноградом зреет взмах брови,
 И ласки пряный дух,
Каминный жар, и приворот любви,
 И пот, и спелость мук

Двух рук, лелеющих в мехах свободы сок
 И звон златых высот,
Чтоб присности земной не изветшала нить
 Надрывом быть - не быть.
 
Будь, пей и одолей чудной закон:
 Кто хмелен - тот спасён.



  13 .


 Чтоб не распалось мирозданье
  На связь инструкций и племён,
  В неделю раз дано свиданье
  Тем, кто женат, но не влюблён.

  Иль был влюблён, но нынче высох,
  И вот - в музее под стеклом,
  В груди - булавка, в близких лицах
  Надежда с надписью « на слом».

  Проникновенье неизбежно:
  Слова не греют падший слух,
 По обе сути комнат смежных,

  Дуэньи с постоянством мух
  Следят за девственностью мук,
 Шмоная после все промежья.



  14 .

 
Заутра нас приветствует молла,
Мы - спим так крепко, сладко, мирно,
Предтечи стариков-купцов босых.Жив серп-полулуна
На юном синем небе, звёзды смирны,
Светлеет зелень древ и вязь дремотных вод,
Над тишиной возносятся моторы
Портовых катеров, и солнца влажный род,
Рекомый море, размыкает створы.


Восток, ах мать зари и песен птичьих и печальных,
Невидный хор во храмах, канувших в неволе,
Твои - ласкающая тень и выплески струны,
Любимый - до себя, дотоле, предначально,
Восточнее - лишь Бог и торным горем
Испепелённый дух бунтующей страны.



  15 .

 
 Вернуть царивший дух, ожечся и забыть
О раненной руке, о жертвенности дыма,
О алтаре, о доме, о раскате
Вседивных вод зелёных, голубых...
Нет, не сказать... Подобно имя
Лишь устам, перо - досаде.
 
Нам суждена весна и камни небопада -
Не манна - по местам пустынным -
Старателям от Бога - вот - награда -
Прохлада и развалины, костры,
Оливы, впрок тучнеющие стада,
Овидий жив и вся провин-
циальность блага -
Венец и самый Третий Рим.
 
 


 16 .

 
Говорю волшебную из притч :
Люблю. Прими, я так сказал.
Так глаз любил отраду под реснич-
ным шумом пальм и опахал,
Жемчуг тел и раковины слов
Пенистых, потайных, как зеркал
Сложенных, прямых, уже и вновь
Они - душа. Прими - я так сказал.
 
От Бога красота,- что помню див-
ным - твоё, как я, как радость всех каста-
льских красок и даров ревни-
вых, равных юным, нескольким из ста,
из нас, целованных в родные,
недоотверстые Отцом уста.
 
Я знаю и сказал.


 * * * * * *

 ЧАСТЬ 2

 ВАРИАЦИИ




 1.

Кто первый одолеет тьму лучом -
Как птица, раненный падёт в траву глухую.
В ущелье сыро, новый час, свечой
Звериный крик дрожит и Бога чует.

Отсюда - к Раю, в град, в чумную
Дверь. Затвержен круг земной,
Огранен шагом, окроплён вслепую,
За плотью - мир, замкнувшийся судьбой.


Есть девять ступеней. Я ведом Богом
той, которой быть не может
Под звездами и калёным слогом
очевидца, коей больше
 
Нет. Ни лёд, ни лавр, ни рай - она истоком,
И ад в мечтах маячит, правый Боже !


 2 .
 
Сдержи перед чумой
Дыхание. Дорожный столб
Минует осенью, травой
Взрастёт тропа и даже гроб

Забудется. В долине голубой,
Туманы, нивы перерод
Сулят, и праздный разнобой
Поспевшых уст совьёт

Канцоны светлых струн виолы и смычка,
Дрожащего - коснуться до струны.
Впечатано распятье в стену, как зрачка
Очнувшегося власть. Белей стены

Одежды и пока
На воле иссякает смерть - все влюблены.





 3 .

Так чудно юный бег крови,
Дарящий пряность коже,
Назвать своим
Ключом, рекой, где бег ненасторожен

Сребристых ланей, ищущих струи
Прибой. Весь день был прожит
Дрожью острия одной
Охоты, но дороже

Лёт жаворонка и речная рябь
Под окнами. Ещё лазурно в небе
И солнце льёт искать
Лучом стиха свой стебель.

Молитву сладко переждать,
Каноник, Божий щеголь...



 4 .

Седой смотритель высохшего сада
Встречает свой рассвет-потерю.
В предместье сонное выходит стадо
На тёмную пока дорогу. Зверю

При свете нужно хорониться
В траве росистой и шуршащей.
Здесь жить - день жизни до столицы,
Две песни, возвратиться в рай вчерашний.

Кочует рифма, глинянная сроком,
Хранит тепло дымящих деревень,
Десницу Кравчего венчает в вышних сокол,
Отдавший взгляд зрачка пустой земле.

Невиданного больше нет,
Неспетого ты не объемлешь оком.



 5.
 
Пленённый бог ямбических затей
Немеет пред лесною красотою,
Он рыхлит виноградник, что пьянее
Осенних вин укромного застолья

И лозу вьёт как будто в пустоте,
Но взглянешь дольше - в воздухе - раздолье!-
И велелепный хмель утех
Осилит без силков условья.

И, скопидом полпенсовый, расчёт
От пьесы и до пьесы есть
Дыхание, плоть и совесть, гнёт
Верности, свободы крест.

Что впереди? Где новый урожай
Сбирать, когда иссякнет май?





 6 .
 
Из милых уст струится звон любимой оды,
Верша собою бегство из палат судейских,
И голос, слышный таинством природы,
Снова томит, благославляя - действа!

Из пистолета дым и целый дом - театр
Эры писем полноводья славы,
За большим - бес и причащенья кратер
На острие горы, как казнь, неправый.

Здесь - ось. Сырые облака, темнеет лес,
Льёт свет русалка и бестенны ивы,
Два молодца здесь сватали невест,
Один - на коршуне, другой - красивый.

Всё так давно, что увядяет в полдень,
И видно вдаль настолько, что свободен.



 
 7 .

Началом - вихрь, запорошивший глаз песком,
Отшельник из пустынь, я полагаю так!
Смерть сменит свет, любовью посещён,
Как лодка, ведом ветром в рай утрат,

В моря без времени, где живы острова
И многих башен гул в тени дерев,
И рунных скал отвесы повторять
Клянутся дивные алканья королев,

Там воин, долго для того,
Чтоб войном дальше быть, вершит ответ,
Сменялись откровенья облаков,
И чары этих мест и мет.

И дух искал приветствия конца,
Уста - коснуться уст, глаза - не пропустить лица.
 
 8 .
 
 Гейне в Гамбурге
 

Всё порт и корабли, да лязг и дребедень,
Морская сырость, плесневеет жажда,
Железо жалит, до костей болезнь,
А дочки прячут пряжу

В дубовый сундучок, без новостей
Соседских так скучая. Важных
Немцев язык тобой, еврей,
Как кот блохастый, одомашнен.

Заведено: ему мурлыкать сказки,
Тебе - любить отливы и прибои
Его зелёных глаз. Сквозь праздник
Лучится Божья ласка. Бог с тобою,

Что с сердцем бьётся рядом, всё - стихии,
Ты из его детей. Они - святые

 1993.