А сутки настоялись на тоске
(трехдневный чай) и пить нельзя и вылить -
ведь нету больше – чайник глухо стынет,
который раз на кухонной плите.
За стенкой спят, сопят и снов не видят,
а сердца ёжик, скоро сорок дней,
распиливает грудь в тупой тоске,
и роет выход и ни как не выйдет.
ноябрь` 17. 2002.
***
Сонный, почти живой,
кажется, пьяный вусмерть –
небо над головой
из потолочных брусьев.
Сутки не сплю – делю
надвое всё, что вижу,
в месте, где быть потолку -
небо под самой крышей.
Хоть заори, хоть вой,
чтоб кто-нибудь ответил,
нет никого вокруг –
небо в глаза и ветер…
и, оградясь стеной,
как одеялом в детстве,
сплю, уходя на дно,
и не могу согреться.
ноябрь` 19.2002.
А всё хотелось проскочить на красный
(а, вдруг, никто не видит, не поймёт),
что ускоряя бег и задыхаясь,
я всё-таки не сдвинулся вперёд.
И где мои полки и эскадроны?
взбивая землю в пену на скаку,
догнать рассвет и зацепить погоном
(звезда в петлицу – голову в петлю?)
твое плечо. И промолчать, не зная
к какому месту крепятся слова,
такую чушь сморозить, выдыхая,
уже не фразу – жизнь, за два толчка.
Упрямый бег по кругу от инфаркта
за аденомой в рваных башмаках,
я, льстя себе, играю за инфантов,
и всё не в дамках – просто в дураках!
29-30.12.02