(навеяно романом "Ведьмин век" супругов Дьяченко)
Парик волосами на плечи скатился.
Глаза, как печалью, обведены краской.
Собою себя не задавишь, не силься.
Сидишь за рулём с непривычной опаской.
Бредёшь по толпе как по мокрому снегу.
И куртки размер неприлично завышен.
Как ныне сбираешься вещим Олегом
знаменье узреть, да хотя бы, услышать.
По первому снегу. По зова приметам.
Набросилась узнанной Навью на шею.
И - смотрит в глаза. Дальше - можно по следу
собак выпускать. Уводить-то умеет.
Бескрайним просёлком лежит в середину
дорога - ложбинкой, коньоном, оврагом.
Навь выживет только и если не сгинет.
Предстанет, конечно же, если не сляжет.
От ночи во рту привкус свежей утраты.
Солёные щёки, глаза безнадёжны.
Пустое - твердить, мол, сама виновата.
И где ж это видано? Сколько же можно?
Что с Нави возьмёшь - не живёт, не плодится,
не чувствует судорог памяти зыбкой.
Поганой метлою, лишь только приснится,
погнать её в шею! Не сделать ошибки,
поверив опять в голос, руки, дыханье.
Подрежет на взлёте, и - помни, как звали.
...Снежинки, подумав, вдруг начали таять...
пожалуй, так нужно.
Неправда!
Не знаю.