Сегодня наши старые друзья позвали нас в гости.
Мы пили благородное вино «Монтиселло» и перемывали политикам кости.
Хозяин дома – то ли бывший американский разведчик, то ли журналист-международник.
А жена (не первая по счету) – увядающая красавица-британка и в душе садовод-огородник.
Он отбил ее у какого-то британского же лоха-дипломата в Пекине,
Хотя тот был и сам из тех, кого не проведешь на мякине.
Но одно дело – имперские или, скажем, канцелярские интриги,
А другое – умение накликать на себя любовные по фазе сдвиги.
Так что, не только мы, моя португалка, были сотрясаемы страстями из трагедий Шекспира -
Но и они, чтобы встретить друг друга, пересекли половину цивилизованного мира.
А еще с нами была их собака – английская сеттерша Сэди, глухая от рождения.
Если ты помнишь, она уже была персонажем другого моего стихотворения.
Я почему-то люблю эту собаку, и она, как женщина, чувствует исходящие от меня токи.
И, наверное, поэтому снисходительно мне улыбается и подставляет моим ладоням свои впалые щеки.
Да, а ночь стала наконец прохладна – как-никак последние сутки лета.
Дождик сеял-моросил. И отходящий Ромео-август знал, что его песенка спета.
Кто был его Джульеттой? Да хотя бы эта мелодия медленной, тягучей - как твоя от моих поцелуев слюна - боссановы,
Подтачивающей своим пульсирующим ритмом всякого рационализма основы.
Когда такая музыка разрывает гранатой... нет, алым гранатом сердце,
Человек из агностика прямо на глазах мутирует в иноверца.
Это я говорю про себя. И про тебя, моя Venus-богиня.
Звезда, без которой Вселенная для меня – мертвая глухая пустыня.
Как известно, у каждый пары влюбленных – своя космогония.
У нас с тобой в начале был цветок. Так и хочется написать: "бегония".
Но это все-таки была возникшая из твоей улыбки мистическая белая роза.
Всё последующее для непосвященных - тайна. Неживой материи в живую метаморфоза.
Да, конечно, я помню луч звезды сквозь щелку в задернутой шторе.
И помню твое лицо, когда сказал тебе, что счастье одних - это для других горе.
Я помню твое искаженное счастьем лицо, когда ты подо мной закидывала назад тонкие руки...
Разве нам теперь страшны эти глупые по своей ненужности разлуки?
Так вот, мы сидели на террасе, увитой плющом и заставленной горшками с экзотическими цветами.
Горели в серебряных подсвечниках свечи, и темноглазая Сэди смотрела на них со своего плетеного татами.
Думая о своем, я смотрел на нее. А ты, почти никому невидимая во тьме, задумчиво и с любовью глядела на меня.
И от чувства вины за свое счастье с тобой, а, может, просто от вина на моем лице проступили пунцовые пятна огня.
О, этот любящий треугольник – ты, я и наша будущая собака.
О, мой погибший сын и мама, умирающая от рака.
Наверное, я сейчас заплАчу, нет, я хотел сказать - заплачУ.
Я не беру ничего даром. Я сильный. И, кроме смерти, мне всё по плечу.