О книгах, зеркалах и правде
В хлеву парном и в октябре не зябко.
Водою теплой обмывая вымя,
Корове ласковые речи шепчет бабка.
Звенит ведро под струйками тугими…
Мне восемь лет, и край моей вселенной
Упёрся за колхозными полями
В седую кромку леса. По колено
Мне сапоги подогнуты. Селяне
Ещё не резали свиней. Короткий
Убийства миг и сытый праздник мяса
Не наступил, но самогон и водка
Припасены. Наитием неясным
Влекомый, понимал я этот мир,
Как некое единое начало
И множество, зачитанных до дыр,
Волшебных книг меня там окружало.
Я их читал взахлёб, взапой, навзрыд.
В них был азартный холодок качелей.
В них камень был – неведомый нефрит.
В них был тягучий плач виолончели.
Я их читал… Стоял к разгадке близко,
Но не сумел распутать все следы.
Так ласточки, ширяющие низко,
Выхватывают мошек у воды…
Но время шло. Я вырос из себя.
Из горьких слёз, улыбок неподдельных.
Когда? Наверно, в дождь и в понедельник.
Да, время шло. Я вырос из себя.
Так все растут: по одному и скопом,
Спешат забыть родительский уют,
Разменивают молодость на опыт,
Влюбляются, болеют, верят, лгут.
Да, лгут и что? Ложь – отраженье жизни.
Я был однажды в камере для смеха,
Где спрятана, к всеобщей укоризне,
Иная правда. Стыд или потеха?
Вот в чём вопрос! А, говорят, в Дахау
С ума сходили чопорные фрау
И бюргеры, когда их приводили
Лечить от мании величья или
Увидеть, что творит стандарт на правду…
Неважно кто – ариец ты, метис ли –
В твой мозг вопьётся хваткою бульдожьей
Страх перед человеком… Как похожи
Кривые зазеркалья наших мыслей!
Полцарства за коня! Ещё полцарства за
Парного молока большую кружку!
Почуять вкус былого озорства
Вернулся, круто посолив горбушку
Ржаную, я, как двадцать лет назад,
Стоял в хлеву, посередине мира.
Как странно что не нужен циферблат,
Чтоб время ощутить на ощупь. Сырость
Подгнивших бревен плакала о том,
Как долго меня числили в скитальцах,
А Зорька тёплым, влажным языком
Крупинки соли слизывала с пальцев…
Крупинки соли… Жёлтым красил натрий
Последней книги ровное горенье
Лет пять назад… Я опоздал обратно.
Но рада бабушка – ей починил плетень я.
Плетень, конечно, ни при чём, ведь, чернью
Завешенных зеркал мог захлебнуться
Я по приезду… Я… успел вернуться…
А дым сгустился, и, во тьме вечерней,
Мне довелось, при свете ночника,
Случайно углядеть и подытожить:
Как тесно миру в зеркале зрачка,
Так тесно книгам в темноте обложек!