Звонок телефона раздался уж ночью,
и мне невдомек, что звонок не случайный...
Звонил керамист и поэт из Урала,
и книгу просил прочитать непременно,
которую он-де оставил на вахте...
И здесь я подумала - мало ли, автор
который был в городе просто проездом...
Но голос настойчиво звал на свиданье,
сулил разговор и загадочно рвался...
Поскольку в гостиницу я не хотела,
то я попросила любезно не путать
с девицами, что на звонок выезжают.
Но дать ему шанс я однако решилась -
пускай на лито непременно приходит
и после обычной повестки и прений
все то, что привез он с собой - прочитает.
Однако звонки и потом продолжались,
когда я под пальмами тихо сидела,
и гул голосов и бутылок бряцанье
посеяли уйму ужасных предчувствий.
Под сводами пышного зала для сьездов
занятия клуба вести я пыталась,
в то время как гость от толпы отделился
свой столик поставил и кучу бутылок.
Туда подходили лентяи и лохи
из тех, что клюют на любую халяву,
питье их росло, берега затопляло,
когда вдруг подходит ко мне...романсеро...
и просит наивно пивка чекалдыкнуть.
И нежно меня обнимая за плечи,
(стряхнула я прочь тяжеленную руку)-
вещает, что просит у публики слова.
О, как я смотрелась, с какою издевкой
собратья мои подмигнуть мне пытались!
Ведь это твои, дорогая, идеи,
(мечтала продвинуть привинции к центру),
таланты, которые ты защищала!
Я помню, кого мы тогда обсуждали -
юрист из района, труднейшие тексты, -
но смысл исчезал, обрывалась беседа,
спина моя колкую чуяла плетку -
в углу бормотали пивные бочонки.
И в бешенстве я призывала к вниманью,
сама излагая догадки несвязно.
Юристовы щеки белее бумаги,
очки золотые, дрожащие брови -
запомнил пиит безобразье базара,
и больше прийти никогда не захочет...
Потом наблюдали фурор фаворита.
Читал, запинаясь, проглатывал фразы -
жуя их с кусочками вяленой воблы.
Там речь шла о женщине вдрызг одинокой,
забывшей о ласке, затоптанной миром,
от зверства мужчины вконец озверевшей.
Какое нам дело до личной изнанки
твоей героини - свое почитал бы!
Но он продолжал, говорил, это классно...
Чему я конец положить захотела.
Базар продолжался - хозяева злились,
замечены были пииты впервые
за этаким непоэтичным занятьем.
Поэтому вскорости нас попросили
из пышного зала для сьездов и шоу.
О слезы мои, обливанье морское,
закалка для сердца и ужас измены,
когда ты сама же себе изменяешь,
когда твоя радость с мурлом мещанина
упившись до хрюка, тебя обнимает.
А вы говорите, что женская ручка
У текстов проглядывает без сомнений!
Не знаю, зачем он прикинулся бабой,
которую сам же втоптал в тротуары,
которую сам же низвел до отверстья...
Не помню, такой не записан, не знаю,
а если и помнила, то забываю,
как сосны от снега вконец захмелели,
ветер снежинками тихо кололся,
и я удивлялась тому пониманью,
которое с флиртом нисколько не схоже…
А впрочем, пускай и обмынывал милый,
надеясь на пыл, дармовую набойку -
любила, поддерживала, ошибалась…
Зачем же такая безмерная жалость?
И высохнут слезы. И ты... Успокойся.