Ни бога, ни родины нет, ни любви.
Мне как-то везло быть всегда эмигрантом,
привычным -
к различным "зови-не зови",
мышиной возне и цитаткам из Канта,
что к скуке, к расчётливым вздохам подруг,
друзьям до угла, разленившейся музе,
не пить на чужие и брезговать с рук
еду принимать, не грузить, когда грузят
на свой грузовик не свои пироги,
менять портупеи, телеги, пейзажи
да больше, чем ноги, ценить сапоги,
чтоб их протянуть вдоль ограды однажды.
Ни бога, ни родины нет, ни любви.
Ошибочка вышла. Но если бы дали,
положим, вернуться на круги свои -
иначе вращаться ли стали педали?
С иными ли дивами песни учил?
С другим разве Богом поладить пытался?
Не здесь же прописку, средь книг и могил,
обрёл бы, что значит, где жил, там остался?
Избегли б коллизий песочные дни?
Кремень бы горел без коры и кресала?
В деревья опять превращались бы пни,
и всё, что касалось земли, прорастало?
Охрипшие в голос хрипят соловьи.
Нервозно стучится, как в дверь, электричка.
Ни бога, ни родины нет, ни любви.
Горит, извиваясь, кончается спичка.
Свиваю гнездо. Притомился летать.
В хрущобу пора воевать тараканов,
гордыню смирить да к земле привыкать,
пижамой пора запастись и диваном.
Созвездье, планета, страна, городок -
всё попусту тонет в подробностях быта.
По сути, нет разницы, где волосок
с макушки замрёт, у какого корыта.
Живёт на Земле самый разный народ.
Горят правдолюбцы, и чахнут пииты.
Клеймит инородца с трибун патриот.
А в почве едины -
все космополиты.
Предлог поменять - лишь листок оборви.
Последний листок - календарная дата.
Ни бога, ни родины нет, ни любви.
Кумирня закрыта. Закончились гранты.
Чем пристальней в прошлое брошенный взгляд,
тем чётче грядущие видятся плиты,
что день ото дня лицемерно гласят:
«Никто не забыт, и ничто не забыто».