В темноте, растворимой, как кофе,
мимо глаз, беспричинно слезящихся,
проплывает останкинский профиль,
он же – фас, он же – символ изящества.
Тишина. Стук колес, если часто
и бессмысленно маяться в поезде,
тишины составляющей частью
может стать. И становится вскорости.
Тишина. За окном ночь и темень.
В галогенных огнях телелогово,
снисходительной сделавшись тенью,
уступает пространство убогому
частоколу времянок, построек,
что по росту, как в армии, ставились;
где внутри обитатели коек
не синхронно, но парами старились.
Сами стены, следя за губами
и копируя странные действия,
целовались бетонными лбами
(получалось не слишком естественно).
Каждой ночью заметно старея,
ко всему, вне вагона стоящему,
я вменяю прошедшее время,
Как к чему-то ненастоящему.
В настоящем же – свалка предметов,
темноты половодье за шторами
да бурлящий поток километров,
расплескавшийся между платформами.