ЗАИСКИВАТЕЛЬ
Шутка в двух действиях
Представляется на заискивание ученой степени кандидата в Грибоедовы периода поздней перестройки
Место действия: Москва.
Время действия: весна1991 года.
Краткая историческая справка:
Магазины девственно пусты, зарплата выдается водкой и нижним бельем, в километровых очередях к винным магазинам гибнут старики и рождаются дети. По всей стране проводятся шутовские “безалкогольные” свадьбы. Самый популярный анекдот:
“Директор вызывает секретаршу и, не закрывая дверь, начинает ее любить прямо в кабинете на столе.
Секретарша (в ужасе):
– Петр Иванович, вы хоть бы дверь закрыли!
Директор (в ужасе):
– Да ты что?! Еще подумают, что мы здесь пьем!“
Неунывающий народ распевает частушку “Правит кто страной босой? Плакса, клякса и косой.”
О политике говорят везде: от родильных домов до погребальных контор.
Перестройка в агонии, но еще не умерла. Товарищи еще не стали господами и не распевают частушку:
“А как было мясо в щи,
Были все товарищи.
А как кончилась еда,
Так все стали господа.”
Старые евреи еще не стали новыми русскими, бывшие отщепенцы –пророками, парткомы – пороками, не все буровые мастера еще подались в подмастерья Боровых и не все физики-теоретики уже уехали или переквалифицировались в строители Великих банковских пирамид.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.
Степан Петрович Удальцов - физик. Розовощекий молодой человек тридцати пяти лет, соискатель ученой степени доктора наук.
Его жена Нюра - как и большинство женщин, озабочена своими проблемами.
Их сынишка Саша - четырех лет от роду, а потому проблем не имеет.
Василий Фомич Рылов - директор института, где работают Удальцов и председатель Ученого Совета. Отставной генерал, но вид имеет маршальский.
Семен Ильич Мудрецов - старейший член Совета. Ровесник века. Академик по званию и пролетарий по призванию.
Карп Петрович Дубнецов - Ученый секретарь Совета и член парткома. Бездарен, ленив, завистлив, а посему горячо привержен социалистическому выбору.
Анатолий Петрович Пузиков - член Ученого Совета и большой гурман. Очень тучен. Считает, что в эпоху сильной политизации общества главное - регулярное семиразовое питание.
Семен Семенович Замарашкин - член Ученого Совета. Отец троих взрослых, незамужних дочерей и этим все сказано.
Его дочери:
Сашенька Замарашкина - лет сорока с небольшим.
Машенька Замарашкина - лет тридцати с небольшим.
Дашенька Замарашкина - лет двадцати с небольшим.
Его жена - Анна Юрьевна Замарашкина - женщина неопределенного возраста.
Сергей Сергеевич Хитров - член Ученого Совета. Талантливый физик. Имеет собственное мнение, но стоит в очереди на новый автомобиль.
Анастасия Ложкина - секретарь Совета, много о себе понимает.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЯВЛЕНИЕ I
Квартира Удальцова. Хозяин сидит на кухне и перебирает рукопись диссертации. Жена стоит у плиты и мешает кашу. Четырехлетний Саша сидит под столом и тихо вывинчивает из ножек винты.
(Удальцов)
Не так-то просто, мон шер Нюра, стать доктором в “семнадцать лет”. Еще спасибо, мудрый Шура, совет мне дал про партбилет. Сподручней с ним идти в науку. И перспектива с ним видна. Конечно, хорошо быть Внуком. Но тут уж бабушки вина. Легла бы, старая, к Капице. Иль в свое время к Ильичу. Так вот ведь выбрала “синицу”. Уже б член-кором был ... Шучу.
(Жена)
На партию исчезла мода. Недаром пишут каждый день.
(Удальцов, язвительно)
Газеты - жвачка для народа. Читать охота дребедень. У нас в Совете при билете все доктора, кого не взять. У всех супруги, внуки, дети, кому ж охота стул терять. Намедни мне сказал сам Рылов:
– Ты, Удальцов, брат не спеши. Златые дни еще вернутся. И погуляем от души. Настанет час расплаты вскоре. (Вот то-то Рылов будет рад.) Писал худое об Егоре? И ты уже у неба врат. В России первым лезет в драку еврей, писатель иль дурак.
А Рылов, Нюра, съел собаку. И я себе совсем не враг.
Работа, главное, готова. Триста листов, как ВАК велит ...
(Жена)
Ты слышал, что у Севрюгова нашли хронический нефрит?
(Удальцов)
Нефрит. Тут вот задача глуше. Плакаты нужно рисовать. А днем с огнем не сыщишь туши.
(Жена)
А Сашеньке нужна кровать.
(Удальцов, ехидно)
Кровать. Да ты ль в уме, родная! Ты что такое говоришь. Кровать - господское понятье. Тебе тут, Нюра, не Париж. Народ в России спал на печках, тепло, уютно, благодать. Заморских блох ковал при свечках.
(Жена)
А Сашеньке нужна кровать.
(Удальцов)
Фу ты заладила, отрава! Вот брошу все - пойду искать. Меня бессмертная ждет слава!
(Жена)
А Сашеньке нужна кровать.
(Удальцов)
Исусе мой, пресветлый ликом! Где океан терпенья взять? Я ей толкую о великом ...
(Жена, упорно):
А Сашеньке нужна кровать!
(Удальцов, распаляясь)
Не зли меня, исчадье ада. Смотри - тебе не сдобровать! Привык я мыслить в мириадах, а ты талдычишь про кровать. Не зря мне говорила мама, что ты упряма, как коза.
(Жена, переходя на крик)
Да твоя мама хуже срама, бесстыжие твои глаза! Я тебя холю и лелею, стираю грязное белье, а ты все пишешь ахинею. И обзываешься. Хамье!
(Удальцов)
Как ахинею? Я – ученый. Не смей на гения орать!
(Жена)
Достал бы колбасы копченой. Бумагу могут все марать. Вот у Верблюдовой муж Вася, хоть не учен, а все в семью. Тарелки, чайники, паласы. А тут из парка взял скамью. Конечно, то не злата слитки, но мебель где сейчас найдешь? А от тебя – одни убытки. Чернила тратишь – словно пьешь.
(Удальцов, потрясая диссертацией)
Да здесь идей великих море! Могу я Нобелевским стать! Меня не понимают... Горе... ( бросает рукопись на стол)
(Сын, весело)
А Сашеньке нужна кровать!
Резво выскакивает из-под стола, после чего тот с грохотом рушится. Листки диссертации разлетаются по всей кухне и их брезгливо обнюхивает надменный семейный кот.
ЯВЛЕНИЕ II
Кабинет Рылова. Рылов и Удальцов вдоем.
(Удальцов, со страстью)
Василь Фомич! Прошу мне дать ответ. Готова к представлению работа. Хоть завтра с ней могу идти в Совет...
(Рылов, улыбаясь)
Ты пожалей профессоров. Завтра суббота.
(Удальцов)
Да, это так. Простите. Лишний пыл. Сейчас я не считаю дни и ночи.
(Рылов)
Порыв понятен твой. Я сам адьюнктом был. И к степеням стремился, словно в Сочи.
Но пуще степеней я знания любил. Летел в объятья их, презрев мученья. Над книгами корпел. Полжизни погубил. Для них презрел любовь и развлеченья. Вот помню, где увижу интеграл ? так тут в момент его и брал. Иль вечером на танцы все гурьбой – я лучше корень извлеку любой. В Татьянин день адьюнкты на каток – а я строфоиды рисую лепесток. Ну, а каких-нибудь там глупостей с вином не позволял себе на курсе ни одном.
Хотя в те дни, скажу тебе Степан, все было проще и вольготней. Тридцатка есть – пожалте в ресторан. Десятка есть – столуйся в подворотне. Это сейчас – не выпить, не заесть, вот если только поживиться демократом. А раньше не успеешь в угол сесть, а человек к тебе стремглав с салатом. Икорка в розочке багряна, что кумач, осетр пьянит восторгом предвкушенья. Взыграла музыка - ура! – все разом вскачь. И сказочны Авандона творенья. Здесь шелк волос, ресниц полутона, бутоны губ – вершины счастья.И грудь туманит мысли без вина, пылает взор безумством сладострастья...
(спохватываясь)
Но я сего не знал, со слов чужих сужу. Все силы положил в алтарь науки. Прожил отшелником. Но сильно не тужу. Отрадой мне жена, детишки, внуки.
(Удальцов, в сторону)
Вот, старый черт, какие пули льет! Послушаешь, так жил анахоретом. А литр съест – и глазом не моргнет. И к юбке каждой клеится при этом. А ведь расскажет – ангельский агнец.
( к Рылову)
Науке вы - пример служенья! Для молодых вы – образец! Во имя знаний – символ отреченья!
(Рылов, довольно):
Ну, полно, ты уж слишком, брат. Хотя наука мне обязана сторицей. А молодым помочь я рад в походе трудном за жар-птицей.
Но помни: для того, чтоб выйти в доктора не вздумай показать ума палату. На замечания кивай, всегда кричи “Ура!” И не жалей на мелочи зарплату.
У нас недавно защищался Петухов, Пров Фомичу приходится он сватом. Работа вздор. Зато буфет каков! А как на цыпочках подходит он к плакатам. Каков изгиб спины, каков лица оскал, во всем сквозит почтение к Совету. Трудов его напрасно кто б искал, а проскочил на ноль. Впитай премудрость эту. Тем более ты млад. Да как назло, румян. Твой метод признан за границей ненароком. Для многих сей пассаж и есть большой изьян. В России молодость всегда была пороком.
У нас дела вершат параграфы анкет. Чины все по годам. По датам славы бремя. Не может в двадцать пять Народным стать поэт. И в тридцать пять для доктора не время.
Но я не ретроград. Хотя порядок свят, и не терплю людей, на площадях что лают. “В отставку!” и “Долой!” которые кричат. И на святыню нашу посягают. А самое святое ? чтоб крепла наша мощь! Чтобы рекой рубли лились на оборону. Чтоб институт наш рос, аки под солнцем хвощ. И чтоб не зарились на армии корону.
Но наши люди в силе – тому свидетель Бог. И у руля Премьер – покуда с нами катит. А в рынок верит тот, кто мыслями убог. Пускай потешатся. На всех Сибири хватит.
А сам-то ты каких сторонником идей?
(Удальцов)
Да мне не след сейчас в политике вариться. Но в мыслях вижу вы - великий чародей! Вот если б Президентом вам родиться!
(Рылов, довольно)
Ну, ты опять хватил. Негоже при живом. Но я загнал бы всех в пучины процветанья. Наладил бы процесс с пивком и молоком. Народов праздник возродил братанья. Литовец и грузин, абрек или оглы не улизнули бы от братства хоровода. Не хочешь в хоровод - пожалте в кандалы. А коли выбор есть, так значит есть свобода!
Ну что ж, я вижу ты для степени созрел, в сужденьях мудр и мыслишь вполне здраво. А как бы ты сейчас на это посмотрел, коли тебе... Поймешь, не знаю, право... Хусейн войной идет. Борис совсем понес. Не объявилось и у нас какой бы смуты. А ты с работой бы сейчас Совет обнес, случай чего шепнул...
(Удальцов, в сторону)
Ишь ты, пенек надутый! Так что ж мне доносить? Ведь это беспредел! А откажусь - прощай мечты о званьи. О, соискатель-раб! Несчастен твой удел.
(Рылов)
Ну вот и по рукам. Согласие в молчаньи.
(Рылов встает и протягивает Удальцову руку. Тот пожимает протянутую ладонь правой руки, пряча за диссертацией левую с фигой.)
ЯВЛЕНИЕ III
Комната старейшего члена Совета академика Мудрецова.
(Удальцов)
Хочу работу показать я вам.
(Мудрецов, показывая на телефон)
Совсем мой аппарат на ладан дышит. То воет, то молчит. Какой-то с ним бедлам.
(Удальцов)
Причем здесь телефон? Да он меня не слышит.
Я соискатель. У-даль-цов. Пришел к вам по научной части.
(Мудрецов)
Приятно слышать. Мудрецов. Уж третий день такие с ним напасти.
(Удальцов)
Да он глухой, как пень. Хватить что-ль по спине? Да нет, помрет еще. Усох старик, как палка.
(орет в ухо)
Звонил я вам! Вы назначали мне!
(Мудрецов, разочарованно)
Так вы не из бюро ремонта? Жалко.
(Удальцов)
Ну, наконец-то, старый пылесос. Ему бы торговать давно клубникой.
(орет в ухо)
Да, да, Семен Ильич! Работу вам принес. На экспертизу вашей мудрости великой.
(Мудрецов, листая диссертацию)
О чем работа? Ах, опять поля. Я волновой теории поклонник. Хотя давно, году в тридцать седьмом, корпускулярных был идей сторонник. И Максвелла ругал. Его в статьях кусал. Громил, что было пролетарской мочи. Но кто-то стукнул, капнул, написал. И двое молодцев явились среди ночи.
Плечищи - не в обхват. И кулаки - дай Бог.
– Вы, - говорят, - здесь физик-теоретик?
Я здорово струхнул. И рта открыть не мог. А мне - посадочный на десять лет билетик.
Допрашивал меня майор по кличке Квас. Мужчина был крутой. Но бил поддых не больно. Он быстро объяснил, что я разведчик-ас и бронепоезд в гальюне собрал подпольно.
– Позвольте, – говорю, – какой там паровоз? Ко мне в клозет и самокат не станет!
А он не возражал. Бил аккуратно в нос. Потом водой плеснет. И по ушам достанет.
Тут грянула война, вернули мне тетрадь и к Берия-отцу тогда попал я в руки. Большой мерзавец был. Людей любил карать. Но крупным меценатом слыл науки. При нем сидели все. И физик, и поэт, зато для творчества давал простор огромный. В тюрьме условья те, каких на воле нет. Спокойно, тихо и достаток скромный. По распорядку все. Не тратишь сил на быт. Куешь секретное оружие в темнице. Пострижен и обут. Одет и в меру сыт. И нет соблазнов вольных, что в столице.
Вот почему тогда мы были на коне, что в танках, что в броне, в оружии стрелковом. Сейчас у всех комфорт. Герани на окне. Но в меценате недостаток есть толковом. От прежних перегибов немало претерпел, но верю в торжество передового класса. И самый человечный нам человек велел: Россия без вождя - что летчик без компасса!
Я верю он придет за Родину радеть и очернителям речистым вставит клизму. А нужно - я всегда готов сидеть. Приблизило бы это к коммунизму!
(Мудрецов входит в раж, встает и начинает петь “Интернационал”)
(Удальцов, в сторону)
Совсем рехнулся дед. Лишился головы. Мозгов ни капельки не видно даже с краю.
(орет в ухо)
Мы с вами ветераны! Вы тыщу раз правы!
(в сторону, с ухмылкой)
Подпел бы Ильичу. Вот жалко слов не знаю.
(Мудрецов долго и старательно поет противным, скрипучим голосом. Все это время Удальцов стоит рядом с лицом человека, у которого болят все тридцать два зуба. Наконец Мудрецов заканчивает петь и садится в кресло)
(Удальцов, орет в ухо)
Мы с вами ветераны! Сомкнем теснее круг! Так вы поддержите работу на защите?
(Мудрецов)
А вы зачем пришли ко мне, мой юный друг? Чего-то я забыл. Так вы уж не взыщите.
(Удальцов,сквозь зубы)
Пришел работу показать я вам...
(Мудрецов, показывая на телефон)
Какая-то деталь в приборе не на месте. То воет, то молчит, какой-то с ним бедлам.
(Удульцов)
Чтоб ты сгорел с Потье Эженом вместе! Потратил битый час, а толку не на грош. Глядишь и “яблочко” сейчас сплясать попросит. В маразме сильном дед. Чего с него возьмешь. Вот только, что за шар он на защите бросит?
(Озадаченный Удальцов в недоумениии уходит от Мудрецова.)
ЯВЛЕНИЕ IV
Удальцов заходит в комнату члена парткома Дубнецова. Там заканчивается совещание.
(Дубнецов, вслед расходящимся людям)
... и не забудьте припугнуть народ. Кто не пойдет, себя с квартирой сам задержит. Пускай отметится, а после и уйдет. Не мы, кто армию сейчас еще поддержит?
(к Удальцову)
Садись. Что скажешь мне, товарищ Удальцов? Чего-то бледный ты. Да и какой-то скучный.
(Удальцов, устало)
Я с диссертацией хожу, товарищ Дубнецов.
(Дубнецов)
Что ж одобряю. Нужен рост научный. Я тоже вот устал. Все с митингом верчу, что на Манежной. Завтра ведь суббота. Народ ужасный стал: не буду, не хочу. Трудна сейчас партийная работа. Вот вспоминаю раньше времена: оркестров медь. Сверкают транспаранты. Все сплочены. Улыбка, как одна. И на груди красны от счастья банты.
(Удальцов, в сторону)
Ну да от счастья, больше от стыда.
(к Дубнецову)
Я с вами полностью согласен, Карп Петрович! В излишнем плюрализме вся беда. И в прессе - диссиденты и Войнович.
(Дубнецов)
А этим борзописцам давно пора дать бой. Мутят народ. Вождей по лицам хлещут. Все распустились. Держат хвост трубой. А главное – на партию клевещут!
Вот у меня сын в пятый класс пошел. У них там диспут был – чуть не до драки. В какой-то детской книжке он нашел, что коммунизм - глупцов сплошные враки.
– Зачем же мы, подумай, – говорит,– орем ‘Всегда готовы!’, как сороки? А красный галстук на груди горит, как кровь всех тех, кто отбывали сроки?
Но с сыном проще.Взял ремень большой, привил ему я тут же идеалы. И с просветленной лег он спать душой.
Сложней со взрослыми. Сплошные здесь скандалы. Я в агитпункте показал рекламный ролик (я б этих плюралистов всех убил!). Им объясняю: Ельцин- алкоголик. В ответ хамят. Ты говорят, с ним пил?
Я с ним не пил. За стол один не сяду. Противны мне его отвратные слова. Невзорову хребет сломали. “Взгляду”. И у него не вечна голова.
Но что для нас обиднее для всех, Борис ведь вышел из партийной гущи. Имел почет, и должность, и успех. Рукой подать до райской было кущи. Не понимаю я его. Злодей, чего ты суетишься. Жизнь, как повесть.
(Удальцов, в сторону)
Не нужно мне по себе равнять людей, тем кто не ведает понятий честь и совесть.
(Дубенцов)
Чего ты говоришь?
(Удальцов)
Я говорю - долой! В отставку лжеБориса и Попова. Совет Российский едет пусть домой. Совсем не стоит доброго он слова.
(Дубенцов)
Ну, почему, там наши люди есть. Они сражаются, как тигры, за идею. Но и мерзавцев в доме том не счесть, что преданы хулителю-злодею. Ведь это ж надо - землю продавать! Такое говорить - язык как повернется! Бывает ночью ляжешь на кровать, увидишь сон про то, внутри все оборвется.
Они ведь что хотят. Вернуть капитализм. А для народа этот строй cплошные слезы. Внедрить в сознание людей хотят вещизм, чтоб во главе стояли Ротшильды и Крезы. А должен во главе стоять марксист, делить все по заслугам и ранжиру. А Горбачев коль будет уклонист, его поправим. Тут уж не до жиру.
Я вот не кто-нибудь, а доктор от наук. Пока пробился - море знал невзгод. А шьет штаны какой-нибудь паук и получает в день, что я за год.
(Удальцов, в сторону)
Ну, как пробился ты, известно всем у нас. По совокупности трудов своих вассалов. И поступил как в институтский класс. За взятки. Не набрав и четверть баллов. Зато всю жизнь в общественных делах. Вожак бесменный всей союзной молодежи. Паук штаны хоть шьет, храни его Аллах, а были б все как ты - ходили без одежы.
(к Дубенцову)
Не слышал в жизни мыслей глубже я! Всех предпреимчивых людей - пинком и в шею! За рынок кто стоит, тот крупная свинья. Подбросить чуждую он хочет нам идею.
(Дубенцов)
Что мыслишь верно, это я ценю. Но есть претензии, не думай, что ворчанья.
(Удальцов, сделав подобострастное лицо)
Так вы скажите, Карп Петрович. Устраню! Переработаю! Учту все замечанья!
(Дубенцов)
Общественное с личным делишь скверно. Решил, что сам себе ты господин. Я слышал изобрел ты что-то. Верно? И оформляешь. Автор там один. У нас большой и дружный коллектив. И каждый помогал тебе в успехе. А потому ты должен быть учтив, когда в познаньи штопаешь прорехи. На первом месте Рылов должен быть. Организатор крупный он науки. Кого еще не плохо бы включить, подумай сам. Здесь я умою руки.
(Удальцов,в сторону)
Каков артист... умоет руки он... Претензии к тебе... не думай, что ворчанье... Вот от того у нас ученых миллион.
(к Дубенцову)
Так устронять пойду я замечанье?
(Вскоре Удальцов возвращается и кладет на стол Дубнецова диссертацию и рядом заявку на изобретение. На первом листе значатся авторы: Рылов В.Ф., Дубнецов К.П., Удальцов С.П.)
(Дубнецов, довольно)
Теперь не давит груз ошибок прежних. Коль жаждешь степеней - не возноси себя. И если завтра будешь на Манежной, то ставь мне плюс. Мой голос - за тебя.
ЯВЛЕНИЕ V
Удальцов заходит в комнату к Пузикову. Тот пьет чай с большим трехслойным бутербродом.
(Удальцов, делая милейшее лицо)
Здраствуйте, Натоль Антоныч. Как сегодня вам спалось?
(Пузиков, помешивая чай)
Благодарствую. Ужасно. Глаз сомкнуть не удалось. Вчера за ужином я выпил много чаю и съел свинины жаренной кусок, а ночью чувствую, что дни свои кончаю, как раскаленный у меня внутри брусок. Хотел позвать жену свою Прасковью, но не могу и голоса подать. Наелся яблок с тертою морковью. Еще бы хрена сверху. Благодать.
Сейчас с продуктами немного стало хуже, а раньше, что ни день, то чудеса. Дочь счастье обрела в торговом муже и дома крабы есть и колбаса. Да что там колбаса или печенье, севрюжи прелесть проглотить кусок. Грамм восемьсот-семсот. Вот это впечатленье! Добавить ветчины к нему брусок. Намазать густо бутерброд паштетом. Налить в стакан э-э... виноградный сок. И закусить огурчиком при этом, а рядом чтоб фужер стоял высок. В фужере пенится э-э... что там лицемерить! Шампанское! И брызги! Водопад! К нему изысканно подать, могу уверить, бананов гроздь, вполне это впопад. Еще люблю я гребешки в сметане, они нежны, как о любви слова. И устрицы в хрустящем воловане. От шампиньонов кругом голова. Боготворю по-киевски котлетку: мог, не вставая, съесть пятнадцать штук. Ее возьмешь, а попочку – в салфетку, чтоб не испачкать жиром чистых рук. Имею фрукты свежие весною. Прекрасен ананас, как верный друг в беде...
(Удальцов, в сторону)
Еще чуть-чуть и захлебнусь слюною. Все о политике, а этот о еде.
(к Пузикову, с хитрецой)
Да, были дни. В витринах вина роем. И плавленный сырок “шестеркой” слыл. Теперь по записи идет отцам-героям. Причина – демократы. Их в распыл.
(Удальцов выжидательно смотрит, какое
впечатление произведут его слова на Пузикова).
(Пузиков)
А мне, что демократы, что кадеты. Что Сталин, Брежнев, новый секретарь. Мой зять в торговле – и полны буфеты. Все остальное блажь. Была она и встарь. Народ российский любит мордобитье, ему не надо много - дай врага. А нет врага - создаст. Использует наитье. Мне моя печень больше дорога.
А партии держаться нужно той, что у руля. Тогда и ты при деле. А вдруг вернется век наш “золотой” и ночью тебя вытряхнут с постели?
Поэтому всегда я голосую за, и два процента ежемесячно плачу. Придет другая власть, я ей скажу в глаза: готов Отечеству служить! Мне это по плечу!
(Удальцов, в сторону)
Вот это тип! Он точно поплавок. Такой сглотнет ГУЛАГ и черную субботу. Подпишет клевету. Для мусора совок.
(к Пузикову)
Так вы мою поддержите работу?
(Пузиков, в сторону)
Вопрос не так-то прост. Сложнее много крат. Как подрессорен ты? Есть ли друзья благие? Когда захочешь сам - то станешь кандидат. А выйдешь в доктора - коль захотят другие!
(к Удальцову)
Ты к Рылову ходил? Как смотрит Дубнецов?
(Удальцов)
Все за. Мои сторонники до гроба.
(Пузиков)
Вот как! Тогда я за, любезный Удальцов.
(в сторону)
Узнаю сам у них. Смотреть тут надо в оба.
ЯВЛЕНИЕ VI
Удальцов заходит в комнату члена Совета Замарашкина.
(Удальцов)
Семен Семеныч, я пришел к вам ровно в два, как вы мне назначали накануне.
(Замарашкин)
Весь божий день кружится голова. Заботы.
(в сторону)
Да и замыслы есть втуне.
(к Удальцову)
По вечерам люблю я классику читать. Пытаюсь в ней найти явлений осмысленье. Вчера Толстого принялся листать. “Анна Каренина”. Бессмертное творенье. Он мыслит: человек – по сути семьянин. Живущий всяк - несчастен в одиночку. И хоть он по рожденью дворянин, здесь старец прав. Попал, как снайпер, в точку.
В семье и браке будет счастлив человек, лишь в них он обретет судьбу свою. Так было, есть и будет так во век, с тех пор, как двое оскандалились в раю. Их Искуситель навсегда соединил, пообещав: еще узнаете вы то ли! И был, скорее, прав, когда их соблазнил. Что жизнь в раю? Пресна. Яйцо оно без соли. И спала пелена. Адам увидел мир. Прекрасный мир в глазах прекрасной Евы. Узнал восторг любви. Богиня и кумир открыл он смысл слов в обьятьях чудной девы. Почуствовал себя мужчиной и отцом, к ремеслам проявил в усердии старанье. Коль есть в душе любовь - не станешь подлецом. Любовь – Вселенная Вселенных! Мирозданье!
(Удальцов,в сторону):
Нет, это не Совет, а сумасшедший дом! Всяк о своем, о физике ни звука. Сидел у толстяка, слюну глотал с трудом. Им всем, по-моему, до лампочки наука. Как вышли в доктора, рантье названье им. Стригут купоны жирные. Система их питает. Один рехнулся на еде: севрюга и налим. Другой из Библии мне краткий курс читает.
(Замарашкин, продолжает)
Да и представь. Пришел домой. Устал. Тебя встречает милая подруга. Сел за накрытый стол. Лафетничек достал.Потом лег на диван. А рядышком супруга. Накормит. Успокоит. Всегда тебя поймет. Коль в настроении плохом, душевно приласкает. Обидил кто тебя, обидчика уймет.
(Удальцов,в сторону)
А слово скажешь поперек - за кудри оттаскает!
(Замарашкин)
Но счастье главное - детишек кутерьма! Мальчишки – удальцы. Девчонки - хохотушки.
(Удальцов,в сторону)
Особенно когда квартира, что тюрьма. Все совмещенное. И спать – на раскладушке.
Однако, не пойму, куда он гнет дугу. Не Мудрецов пока и вроде не в маразме.
(Замарашкин)
Я слышал не женаты вы? Тогда помочь могу. Завидный вы жених. Или не прав я разве?
(Удальцов,в сторону)
И кто ему сказал?
(к Замарашкину)
Да не совсем я чтоб...
(Замарашкин)
Что разведен? То не меняет положенья. Свободен главное! А по лбу или в лоб. Свободен главное! И прочь тогда сомненья.
(Удальцов, в сторону)
Пусть холост буду, раз ему неймется так. Что за намеренье в мозги его влетело? Еще обидится. Совсем он не простак.
(Замарашкин)
Ну-с... Хорошо... Тогда... Тогда такое дело.
Три дочки у меня. Не девушки - цветы! Скромны. Умны. И превзошли науки. Степан Петрович... Можно я на ты? Ты б как-нибудь зашел. Развеялся от скуки. Что жизнь холостяка. То бар, то ресторан. То баня. То кино. То очередь за пивом. Все это скукота скажу тебе, Степан. Найдешь ты радость в очаге счастливом. Так в восересенье ждем мы на обед. Без церемоний. Посидим все вместе.
(Удальцов, в сторону)
Вот это влип! Назад дороги нет. Но коль узнает Нюра? Пришибет на месте!
КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЯВЛЕНИЕ VII
Квартира Замарашкиных.Вся семья и Удальцов сидят за столом.
(Замарашкин)
Отведайте наливок, я их готовил сам. Вот из клубники, клюквы, зверобоя. Научит жизнь всему. Она подскажет нам, где водку взять сейчас без мордобоя.
(Удальцов)
Тут дикий случай был в универсаме. Не похмелилась женщина одна. Так за стакан вина, кость в глотку этой маме, коляску с дочкой продала она.
(Женщины громко возмущаются и причитают).
(Анна Юрьевна)
Упали нравы очень, очень низко. Намедни я стояла за мукой, так насмотрелась хамства столько близко, сто потеряла кошелек, а главное – покой! Развязанный юнец походкою свободной без очереди лез, ругался грязно он. Меня назвал кошелкой старомодной...
(Старшая дочь)
Маман! Не за столом. Ведь это моветон! Давайте заведем приятные беседы, как в старину, а можно при свечах. Была когда-то жизнь: балы, князья, обеды. Звучал французский. И изысканность в речах.
(к Удальцову)
А вы не говорите по-французски?
(Удальцов)
Да как-бы вам сказать... Могу... Со словарем.
(в сторону, пытаясь снять под столом туфли)
Как туфли жмут, новы они и узки!
(Дашенька Сашеньке)
Артист! Еще сказал бы с букварем.
(Старшая дочь, цыкнув на младшую)
А я тремя владею языками, недавно ездила в туманный Альбион. Сама вяжу. Своими шью руками.
(Удальцов)
Не платье – прелесть! Качество! Фасон!
(Сашенька)
Нет, это покупное. От Диора. Из Амстердама. Ткань, как у плаща.В Мельбурн я вылетаю очень скоро.
(Удальцов, в сторону)
Всем хороша. Но больно уж тоща.
(Машенька)
О платьях речь вести – пустые разговоры. Читаю я сейчас Танабэ Хадзимэ. На Западе о нем большие споры. Эмансипе не след копаться в макраме.
Люблю Лукреция прочесть в оригинале. Или Бердяева. Серьезный автор он. Его штудирую на корте, на канале. Беру с собой в постель. Тогда духовней сон.
(Удальцов, в сторону)
Тебе в постель давно пора другое, а то свихнешься через тройку лет.
(Анна Юрьевна)
А вот и я. Несу уже второе. Отведайте из кролика котлет!
(Замарашкин)
Ты пей, Степан Петрович, не стесняйся. Наливка прелесть. Божия слеза. Хорош огурчик. Карпом угощайся.
(в сторону)
Жених сговорчивей, когда нальет глаза.
(После обеда изрядно захмелевший Удальцов садится со старшей дочерью на диван).
(Сашенька)
Как вы относитесь к поэзии английской?
(Удальцов, зевая)
Большой поклонник. Страстно почитаю.
(Сашенька)
Вот как? Я больше предана российской. Но вам из Байрона тогда я почитаю.
(Берет томик Байрона и начинает читать)
They chained us each time to a column stone
And we were there, yet each alone.
We couldn’t move a single pace,
We couldn’t see each others face.
But with that pale, a livid light,
That made us strangers in our sight
And thus together, yet apart,
Fettered in hand but joined in heart.
I was the eldest of the three
And to uphold and cheer the rest,
I ought to do and did my best
And each did well in his degree…
(На этом месте раздается храп Удальцова)
(Сашенька, обиженно)
Большой поклонник. А храпит, как слон. Читаю для него, а он меня не слышит.
(тормошит Удальцова)
Степан Петрович... Богатырский сон!
(Удальцов, просыпаясь)
Прекрасно! Лорд, а как доступно пишет.
(Старшая сестра уходит. На ее место садится средняя)
(Машенька)
Лорд Байрон устарел. Поэма-примитив. В стихах он легкословен и беспечен. Я вам из Гегеля прочту. Вот это конструктив!
(Удальцов, в сторону)
Ну, слава Богу! Час для сна мне обеспечен.
(Машенька читает из Гегеля)
Чистый, не знающий пределов разум, есть само Божество! Возникшее таким образом рациональное богословие остановилось на этой стадии, когда оно в качестве экзегезы исходило из Библии. В качестве свободного познания оно сделало предметом своего исследования религию и ее содержание, как таковое. С одной стороны оно постигает бесконечное свойственным ему конечным образом, как определенное абстрактно-бесконечное, а с другой обнаруживает, что все особенные свойства не соответствуют природе бесконечного...
(На этом месте опять раздается храп Удальцова)
(Сашенька ,обиженно)
Каков мужлан! При даме засыпать! Все физики вульгарны, как поэты.
(иронично)
Степан Петрович, отнести вас на кровать?
(Удальцов)
Ну что вы! Я закрыл глаза, представив... экзегеты.
(Средняя сестра уходит. На ее место садиться младшая)
(Удальцов)
Ну, Дашенька, а ты, что принесла в салон? По возрасту, я думаю из Цоя. Или Бутусова. Делон. Одеколон. Тогда сражен я сразу и без боя.
(Дашенька)
Я не люблю рок-музыки. Она проста, как гвоздь. Воздействует струной на половое чувство. А вы не очень-то, смотрю, учтивый гость. Вы что, и правда не приемлите искусство?
(Удальцов)
Приемлю я исскуство. Но не терплю фасон. И классику люблю. То разума победа. Наливки много выпил. Того и клонит в сон. Снотворен Гегель после званного обеда.
(в сторону)
А то, что не учтив... Пьян слишком, видно, стал. Висит защиты груз, он злым навязан роком. Смертельно от вранья и лести я устал. И перестал вилять хвостом. Не вышло б это боком.
(В комнату заходит Замарашкин)
(Замарашкин)
Ну что, поговорили? Как девочки мои?
(Удальцов)
Скромны! Умны! И превзошли науки!
(Замарашкин)
Они еще поют, как по весне ручьи.
(Удальцов, в сторону)
Они еще поют! За что такие муки!
(Замарашкин)
Пока настроят инструмент, давай еще нальем. Ну как на зверобое? Лучше водки. Пускай поселится любовь в саду твоем. Не выстроишь без чувств семейной лодки.
(Замарашкин подливает Удальцову)
(Замарашкин, чокаясь)
За славу! За успех! За счастье для двоих! За внуков! За любовь! За будущую дачу!
(Удальцов, совершенно опьянев)
Я, папа, всех люблю. Женюсь на всех троих! Ык... И Анну Юрьевну еще возьму впридачу!
ЯВЛЕНИЕ VIII
Удальцов заходит за работой к члену Совета Хитрову, которому он оставлял ее для прочтения.
(Хитров)
Мне труд ваш показался интересен. Мне самому лет семь тому назад казался круг тех представлений тесен, но слабо развит был расчетный аппарат. Полей используя теорию случайных, вы сделали серьезнейший прорыв.
(Удальцов, улыбаясь)
Старался избегать компаний чайных.
(Хитров, улыбаясь в ответ)
Важны в науке трудолюбье и порыв.
Насчет чайку, увы, все это верно. Рекою льется в институте он, злодей. Раз пять на дню. Не так бы это скверно, но топят в нем отсутсвие идей. Пришел, перекурил и пропустил стаканчик. Потом второй, за ним и третий вслед. Опять перекурил. Тут сел за чемоданчик. Глядь на часы. Ан подоспел обед.
Таких работников у нас ужасно много и их наказывать - пустая трата сил. Работать по контрактам нужно строго. Вот бы лентяй тогда заголосил!
Дается тема, под нее даются деньги и набирается толковый коллектив. Не нужно вешать бездарей на стеньге. Пускай идут себе в кооператив. Коли возьмут. Пусть шьют ботинки в паре, растят кролей, свиней иль бугая.
Недавно в Токио я был на семинаре. Был поражен. Что поражен. Убит был я. Теперь различие меж нами мне известно. Тут формула проста, как у глиста мозги. Там, чтоб жить, трудится надо честно. У нас - пробится. И до смерти пироги. Пробейся в доктора. Еще в член-коры круче, в герои и в обком, а верх всего - в цэка. Партийный секретарь оплотом всех был дуче, а не привержен выбору, тебе намнут бока.
Нет, бить не будут. Бьешся сам, как в стену. Легко закрыть Сезам, когда ты у руля. Машины, степени, командировки в Вену, особенно в стране, где фиг вместо рубля.
Сейчас, я думаю, процентов девяносто готовы сдать билет. Но тут причины две. Одни боятся. Да боятся просто. Придет спасенья комитет. И дуло к голове. Немало знала Русь метаморфоз подобных. Свободы дух пьянит. Похмелья страшен всплеск. Народ раскусит заседателей удобных и треск речей очередней заменит треск.
Другие платят два процента вроде взятки, парткомы ведь пока никто не запретил. Не обещал бы Рылов мне “девятки”… Зачем тебе все это говорил?
(Удальцов)
Я, если честно, сам в таком же положеньи. Устал безумно притворяться, блеять, врать. Не выиграть битвы в честном мне сраженьи, по партитуре нужно их играть.
(Хитров)
Конечно. Рылов, Дубнецов, Пузатый Толя, опутали Совет. Теперь он точно спрут. Создай единую теорию хоть поля, но если неугоден – загрызут! Так ты уж не жалей лелей и краску. То правила игры, как не были б горьки.
В апреле начал новый “перекраску”, мне тем игру напомнив в поддавки. Такая есть игра, ее закон первейший ходить наоборот. Про то ты сразу знаешь. И видишь сильный ход, но делаешь слабейший. Не потому, что плохо в шахматы играешь. А потому, что правила такие. Примеров масса есть у нас на эту тему. Пусть рушится страна, вот пустяки какие! Играя в поддавки, спасти можно Систему. Ну, сделай сильный ход! А вдруг покажет он, что жизнь прекрасна без обкомов, мавзолеев? Но нет уж! Дудки! В зубы всем талон. Указом пришибем! Раздавим богатеев!
Последний референдум. Давно так не смеялись. Что славны дураками мы, писал и Салтыков. Но так блистательно впервые догадались, всем указать число в процентах дураков... Ну, а работа мне твоя по нраву. Все замечанья на полях. Захочешь, так учти. Ты степень заслужил. Пробьешся ? так по праву.
Теперь прости. Бегу. Носки дают с пяти.
ЯВЛЕНИЕ IX
Декорации второго явления. Кабинет Рылова. Рылов и Удальцов вдвоем.
(Удальцов)
Василь Фамич! Обнес ученых цвет, и получил зеленый свет повсюду.
(Рылов)
Приятно слышать мне такой ответ. Я рад, что люб ученому ты люду.
(Удальцов)
Не понял Мудрецова лишь ответ. С ним долго говорил, но чувствую буксую.
(Рылов)
Невелика беда. Проспит он весь Совет. И за него я сам проголосую. А замечаний много?
(Удальцов)
Да нет, я все учел.
(Рылов)
Какое нынче настроенье у народа?
(Удальцов)
В одной газете я за ужином прочел, что раскололо общество свобода. Вот и у нас всяк в разном видит толк. Одни - за красных. А другие - так за белых. Один кричит: "Агнец!". Другой серчает: "Волк!". И мыслей много непочтительных и смелых.
(Рылов)
Цветасто говоришь. Примеры мне давай. Кто предан Ельцину, а кто за наше дело. И не стесняйся. Чаю наливай. Все будет тэт-а-тэт. Веди беседу смело.
(Удальцов, наливая чай)
Я понял так, что человек первейший в Совете - Дубнецов. Умом Энштейну равен! Не голова, а Кремль! Идей дворец светлейший! И если бы не Вы, им институт был славен.
Но вы, конечно, выше. Как два Энштейна вместе! Такой тандем любого гения прихлопнет!
(в сторону)
Как нравится ему. Расстаял вмиг на месте. Надулся, как пузырь. Того гляди и лопнет.
(к Рылову)
И прост, как правда, наш товарищ Дубнецов. И настоящий коммунист. Не то, чтобы бумажный. “Я к молодым со всей душой, товарищ Удальцов,” - сказал он мне. И дал совет сверхважный.
Вот если все, как вы, в одном бы шли строю, сомкнув ряды. И горло бы не драли. Все б жили дружною семьей в родном краю. И у буржуев подношения не брали.
(Рылов, довольно)
Ну ты опять хватил. Вот любишь через край. Но славно то, что оценил заботу. И прав. Все разбрелись, а Родина - сарай! В шеренги надо строить всех. И с песней на работу!
А что другие? Как их дух? Здоров? Наш Дубнецов - кремень. Тут не искал измены. Не слишком вольнодумен ли Хитров?
(Удальцов, со страстью)
Он предан партии, как мавзолею стены!
“Я за идею, - говорит, - не пожалею мать. Партийна физика, мысль вечно помню ту. Билет храню. Ложусь с ним ночью спать.”
(Рылов)
Как убежден! Придется дать автомечту.
(Удальцов)
Семен Ильич вот только не в себе. От древности в мозгу его химеры.
“Я, Удальцов, - мне говорит, - тебе сейчас напомню из истории примеры. Народ наш били, гнули и топтали. Он пролил слез немало: ныне, встарь. Я сам сидел. В тюрьме меня пытали. Но закалили тем. По духу я бунтарь. Я скоро ненавистный сдам билет. Виновник преступлений прошлых ясен”.
(Рылов)
Ишь как запел! Но много ему лет. Он стар. В беспамятстве. И мало тем опасен.
(Удальцов)
На Ложкину я должен указать.К ней что визит, то взятка, подношенье. Все соискатели в слезах, хочу сказать. Коль к ней идешь - конверт иль украшенье.
(Рылов)
Тебе, как своему, скажу, без пряток. Мздоимство - грех большой. Но знаю наперед. Есть в жизни вещи пострашнее взяток. Коль предан человек - пускай себе берет!
(Удальцов, в сторону)
Вот это нравственность! Как сейф с двойным секретом.
(к Рылову)
Когда бы предана, я слова не сказал! Пускай себе берет. Но разговор об этом с ее крамольными речами увязал.
Не знаю, как сказать. Как это молвить слово. Ругала даму она первую в стране!
(Рылов)
Не замечал за ней. Мне вовсе это ново.
(Удальцов)
Кричит: “Она в мехах! А мы,” - кричит, - “в...!”
(Удальцов наклоняется к Рылову и говорит ему на ухо какое-то слово. Совершенно неожиданно Рылов разражается хохотом)
(Рылов)
Так и сказала? Ну бойка чертовка! Вот женщины! Что шпильки языки. Им не нужна для речи заготовка. В сужденьях беспощадны и легки.
Но, Бог с ней, с этой дамой. Не фигура. Вела себя, как выскочка. И делу тем вредна... А Настенька - остра. Приедкая натура.
(в сторону)
Зато в постели фейерверк! Напоит без вина.
(к Удальцову)
В дерзаниях твоих желаю я успеха. Получишь отзывы, так соберемся в среду. А Мудрецов, что труп. Тебе он не помеха. Держись меня. Я гарантирую победу.
ЯВЛЕНИЕ X
Декорации первого явления. Квартира Удальцова. Удальцов стоит на кухне около окна. Жена стоит у плиты и мешает кашу.
(Удальцов)
Собрал все отзывы. И есть защиты день... Весна на улице, сезон московских луж... Но мало радости, лежит печали тень. В кровь ободрался, ползая как уж. Превратна соискателя судьба. И положенье его странно, интересно. Защита - гладиаторов борьба. И как поднимут палец неизвестно.
Не вздорил, всем пришелся ко двору. Седы виски. В глазах испуг, почтенье. Еще попрыгай, словно кенгуру, на задних лапах. Сладостно решенье!
И пусть твоих идей чуланы тесны. А чем же этот доктор знаменит? Фундаментальные труды его известны? The Congress Library тома его хранит? Да нет, к соавторству привыкли больше руки. И в местном кое-что журнальчике крапнул. Организатор крупный он науки! Под ним руководящий прочен стул!
А это что за мелюзга? Его не надо! Ну что с того, что издает его “Наука”. И приглашает на симпозиум Невада. Тем более не надо. Где порука, что завтра не займет мое он место? Коль молод. Яростен в делах. Еще строптив. Ан обломаем мы его. Измесим, аки тесто. И станет доктором, коль предан и учтив.
А раз пробился, так и спи себе спокойно. Гоняй чаи, чтоб в пот. Ведь денежки идут. Зачем дерзать, коль можно жить покойно. И если мыслей нет, то их не украдут.
Конечно, не везде дела так плохи. Энтузиасты есть пока. Но слезы их горьки. Все ими на Руси ковались блохи. Но сколько можно их ковать Системе вопреки? Шагай в одном строю. И строй тебе воздаст. А высоко взлетишь, Система не прощает. Отнимет у орла. Все курицам раздаст. Зачем тогда орлы? Система развращает.
Пора уполовинить всех ученых. Баласт - к станку. Рабочих мало рук. Нет яблок никаких: ни сладких, ни моченых. А кандидатов тьма. Хоть яблочных наук. Работать по контрактам нужно строго. Хитров был прав. Как и во всем другом. Людей отсеется тогда случайных много. Но только заикнись. Всем станешь сверхврагом.
После защиты разрублю узлы тугие. В лицо хочу им на банкете все сказать...
(Жена)
Нашелся декабрист! Молчи, как все другие. Вдруг будет скоро запись на кровать?!
ЯВЛЕНИЕ XI
Банкет по случаю удачной защиты Удальцова. Все члены Ученого Совета сидят за накрытым столом.
(Тост Рылова)
Пополнилась семья больших ученых. Всех НАШИМ ты сразил изобретеньем. Вопросов острых было много и крученых. Ответил ты достойно и с почтеньем.
Нужны нам силы свежие в науке, в те дни, когда грозит стране опасность. Я верю - обновим союз, пусть в муке.Хотя превратно кое-кто толкует гласность. Ее прискорбно “дерьмократы” понимают. Как вседозволенность. Я лично так сужу. Всяк знай шесток. Не то дров наломают. Ты критикуй. Пиши. А я руковожу.
Так выпьем за ученых прибавленье! За наши лазеры, за космос, за успех! Я сам энтузиаст. Других ценю горенье. Но в рамках. Дисциплина выше всех!
(Тост Дубнецова)
Прилив идей и сил науке нужен. Она без них не море, а пруды. И мне поведал в Министерстве сам Бестужин, что ценит соискателя труды. Но наш Совет не смотрит близоруко, моральный должен прочен быть устой. Ведь коллективна современная наука. В ней одиночка - ноль! Один - то звук пустой!
Коллективизмом наш народ советский славен, он с ним взлетел до нынешних высот. И коль один - то пальцу только равен. А вместе мы кулак! И враг нас не снесет.
А Удальцов коллективист! Я твердо знаю. И потому цветов от нас ему гора. Всегда быть с коллективом я желаю. Ему. И всем. И в том залог. Ура!
(Тост Пузикова)
Понравилась защиты мне тональность. И хоть невелики Степана годы, я оценил его фундаментальность... И с финским сервилатом бутерброды.
(Тост Мудрецова)
Забыл зачем пришел. Вот память - хоть на свалку. Но здесь красиво. Да… А раньше были дни. Устанешь как Сифиз. Вернешься в коммуналку. Мрачны, смрадны, грязны были они. Но был энтузиазм. Вот мой сосед, кондуктор, он свято верил - дети будут жить! И был у всех единый репродуктор… Чего-то потерял я мысли нить…
Я лучше расскажу про камеры раздолье. Сидел в Бутырке я с отъявленным скотом…
(Рылов, перебивая)
Семен Ильич! Помилуйте! Тут праздник и застолье, а вы про ужасы. Мы как-нибудь потом. Устроим встречу в институтском клубе. Обяжем молодежь.
(нюхает дымящееся жаркое)
А здесь горяч так дым!
(Мудрецов)
Да, что-то я замерз. Хотя в калошах, в шубе. Но пригублю глоток... И горько молодым!
(В конце вечера слово берет Удальцов. Он начинает тихо говорить, но над столом висит пьяный смех, звон рюмок и его никто не слушает. Только до сидящего рядом Рылова доносятся отдельные обрывки фраз).
(Удальцов)
Сказать, наверное, спасибо должен всем. И коллектив хорош. Системы он творенье. Мне показалось долго был я нем... Не знаю, попаду ли в настроенье.
Один известный физик, так говорил мне он: “В науке счастлив тот, в ком вечен дух сомненья.” Пусть выдержал я страшный марафон, но в нем к себе лишился уваженья.
Есть в мире бытия нетленные моря. Пред ними меркнут почести и званье. Кто ползал по земле, ее испачкал зря. И гад такому существу названье. Но если человеком тебя назвала мать, не смей лизать сапог у мало-мальской власти. За жалкий чин душою торговать, калечить судьбы в алчности и сласти. Иначе на пороге Великого Суда, когда охраны нет, когда ни в счет лампасы, два ангела влетят и заберут туда, где галлерея душ и судеб где гримасы. Там душы подлецов известны наперед висят в огромных рамах, как картины. И там любой порок до ссудных дней гниет в запасниках средь гнустностей рутины. Вот сладкий лизоблюд, вот кляузник, палач, в витрине мерзкого парада негодяев. И толстомордый лжец. Эфирных волн ловкач, глашатай лжи бессовестных хозяев. Там трусы-молчуны, кем мир вождей спасен, и коммисар, кем Храм великий взорван... Но найден твой портрет. И в комнату внесен. И с черной рамы белый саван сорван. Страшнее нет суда прожить позора миг, когда на вернисаже том твою покажут душу...
Никто не слушает. Все пьяны. Смех и крик…
(Рылов, пытаясь ущипнуть Ложкину)
Как, вы еще не пробовали грушу? Тогда вы не правы, милейшая Насти, она спела, как у монашки тело. Эх, мне с цыганами тебя бы увезти!
(в сторону)
Да к вечеру подагра одолела.
(к Удальцову)
А ты все говоришь? Брось это дело, брат. Народ в загуле, глянь как водку дует. А ты в речах, что Гегель витьеват. Не тот вопрос все общество волнует.
Причем здесь вернисаж? Кобылы сивый бред. Души в помине нет. Попов мордастых враки. Толкает в рынок нас безумный Моссовет. Во что удумали Поповские собаки!
Какая там душа, когда утащат власть! Вот что страшит, и вот откуда злоба…
(Удальцов, обреченно садясь на место)
Коли родился здесь, заискивать иль красть. Удел навеки твой. С рожденья и до гроба.
Не общество, а топь. И серость главный цвет. Что ни лицо – мешок. Что нос – как слива сизый. Пока они в цене, здесь будущего нет. Что ж, получу диплом, и в очередь...
За визой..
КОНЕЦ
----------------------------------------------------------
Если Вы зашли на эту страничку с моего персонального сайта,
нажмите кнопку Back в левом верхнем углу, чтобы вернуться.
Если нет, приглашаю зайти на мой сайт www.borisboston.com