. . . Двадцатый век, ты странный человек…
. . . . . . . . . . . . . . . .Б.Окуджава
Ещё не старый, но уже не молодой,
Как восходящий месяц краснолицый,
С ущербною улыбкой золотой
Плывёт певец печальный по столице.
Его влечёт стеклянное метро.
Он, загребая рукавом кургузым,
Хватает серебристое ведро
Своих стихов – и разливает тут же.
Вскипает газ, и пена – на перрон.
Над пустотой пошевелив губами,
Бросается тяжелой головой
В сходящуюся створчатую память,
Но поздно, поздно. Тая на лету
И меж собою лепеча бесцельно,
Слова его несутся в пустоту
На сквозняках гудящего туннеля…
Исхода нет.
Зелёная трава
Его влечёт, но тоже безысходно.
Он до конечной станции едва
Ли доберётся без потерь сегодня.
Его влечёт автобус заводной,
Который бесконечно человечен,
И, как обычно, с веком заодно,
И личный вклад его увековечивает,
Оставив на поверхности стекла
Неровный ряд его случайных строчек.
Чтобы глухая публика смогла
Свой будний день
По-праздничному скорчить.