Этот мир был создан из белого, белого ситца,
С синими цветами по кромке.
В левом, верхнем углу поселилась синица.
Сидит. Голосит. Не то, чтобы громко,
Но достаточно, чтобы не чувствовать одиночества.
По верхнему краю, как водится, небо,
Украшенное белыми, как молоко, облаками.
На восток тянутся утиные стаи, безмолвно и слепо
Повинуясь инстинкту. По васильковому полю ногами
Топочет малыш, не обращая никакого внимания на небесное творчество.
В правом верхнем углу стежок за стежком проступает
Малиновый отсвет восходящего солнца. Нежные
Лучи попадают на утиные стаи,
Облака озаряются и наотрез отказываются продолжать жить по-прежнему.
Впрочем, никто и не настаивает.
А на западе будто бы все очень буднично.
Мрак не успел отступить перед солнечным посягательством,
И озерные воды суетно, несколько даже сумрачно
Льют свое серебро и гордятся этим обстоятельством,
Заливают его в овальные формы и там отстаивают.
А на юге… на юге – весна! Или лето. Или… Не важно!
Нежная зелень на ветках, роса на листве,
Пугливый зверек таращит глазенки отважно,
И тут же, убоявшись своей отваги, прячет тельце в траве.
Кузнечик не ко времени настраивает свою скрипку. Или лиру…
И вся эта рассеянная суета, полу-вышитое, полу-вычерченное существование
На белом куске никому не нужного ситца
Воспаряет к границам восприятия и выбивает признание
По громкости не более дерзкое, чем щебетание синицы:
Я чувствую лишь обожание и тихий трепет, и непередаваемую нежность к этому миру!