Ну здравствуй тебе, Джонни Тоскано,
Трус, подлиза и обожатель женских пряностей,
Первым делом выучивший "трусики" и "лифчик"
На русском языке,
Трудоголик и советчик сраных советов.
Я даже не знаю, как справлятся с твоей добротой,
Что ты впихиваешь в каждого большими ложками в две сажени,
Хуже товарища Дынина, ей богу.
К чему осаждать тебя бутылкой из-под шампнского,
Если ты ни черта не понимаешь своей индуской
Морской головой-капустой?
Ты гордый, но беспямятный,
Бьющийся медным лбом о каждую железку,
Что на три миллиметра ниже твоего роста.
Ты трусливый тиран
С маской глупого волшебника,
Раздающего цветастые сладости
В грязные руки туркменского народа.
Ты умеешь по-детски бегать за птенцами
С ласковыми криками "птитьки-птитьки",
Можешь врать и закладывать людей по найму.
Ты чудовище с лицом женской сладости.
Твой самый жуткий кошмар – пенсия,
Когда ты будешь изнывать от плотности
Своих иссохшихся суждений.
Ты самодовольный трус –
Что за странное совокупление –
Человек, не могущий просить женщину
Свернуться жалким калачиком у ее ног.
Я покажу тебе густой мазут
Неба
Самой черной ночи,
С печеным золотом
Яблока,
С тысячью серебрянных
Сахаринок,
С белой мякотью
Чаек,
Летящих непонятно
Куда,
С густым ароматом
Воздуха
Горячего
Кагора,
С белой женской
Ручкой,
Протягивающей тебе
Мягко
Голубое
Блюдце
С сим натюрмортом пейзажа.
И что же ты?
- Хрен собачий, ваше благородие, вот кто ты.
Почавкаешь замшелой губой сие образование,
Поведешь плечами,
Как молодая прачка девятнадцатого века,
И разулыбишь красивые детские зубы.
- Н-е-п-о-н-я-л.
И сей субъект,
С запахом трупа,
Присыпленного свеже сорванными лепестками мокрых роз,
Должен управлять забулдыгами и пошляками,
Людьми, не закончившими два класса,
Добряками
С улыбками
Высотой в Эльфелеву башню.
Опостылил и вник,
Подвел своей пошлой вкрадчивостью под одну черту
Все то,
Что было разухабисто и хаотично,
Красочно и никак не серо.
Узко смотрите, барин!
Надсмоторщик и полицай!
Неумейка и подхалим,
Скидывающий на других свою вину,
Как скидывают перхоть с педжачного плеча.
Не знающий, что у луны одна сторона не видна,
Та, что уныла и темна,
Ты боготворишь свое знание,
Выращенное на накрахмаленных страницах учебников,
Применяя линейку к кривому и абсурдному.
Ты вычисляешь людскую душу
И в итоге получаешь деление на ноль.
Твои прозорливость и расторопность,
Расчестливость и осторожность,
Просачиваются здесь сквозь пальцы,
Как маленькие рыбежки проходят сквозь сеть бедняка.
Ты мелок и жалок с тонкой иглой циркуля,
Когда валюта здесь – водка,
А воздух – обыкновенная дружба.
Я не желаю слушать твою повесть о собственной жизни –
Надушенные крошки забивают мне ноздри,
Я могу слишком сильно чихнуть
И раскидать талмуды бесконечных выскакиваний.
Иди лучше убери свои пожитки,
Разбросанные в старческой забывчивости по всей кровати.
Я буду уворачиваться от твоих чар,
Как охотник уворачивается от уже ядовитых змеенышей.
Печальный мерзавец с глазами ребенка,
Мне жалко тебя,
Не имеющего сил постичь
Бессистемность радости и благозвучие ветра.
Ты счастлив,
Как может быть счастлив ребенок,
Никогда не видивший моря.
Что я могу дать
Думающему, что у него все есть?
Как я могу научить
Думающего, что он учитель?
Ты потерял что-то важное,
То, что уже давно не подходит под твои трафареты.
Я не протягиваю тебе руку,
Думающему, что у него итак две уже есть.
Бедный Тоскано.
Ступай от меня с миром.