Он не умер, он просто опал,
как сухой и горячий лист,
пал беззвучно на подступах осени.
Он не звал, не просил – не мог,
он не думал о том, как страшно
человеку, когда живет он
три десятка крысиных жизней,
и все время зовет и просит,
и все думает: что же дальше
за потерь болевым пределом? –
и стоит он как знак вопроса,
и глаза отвести не смеет,
а огонь пожирает листья,
с оголенных
живых
ветвей.