«Отче наш...», сбиваясь, буркну я,
Потому как всё. Цейтнот.
Моя исповедь сумбурная
Кого хочешь, отшатнёт.
Меж ключиц нательным крестиком
Затаился паучок.
Только есть ещё и реверсы-
Вдруг кого-то привлечёт.
Пробирает до надкостницы,
И трезвит как нашатырь,
Запах яблок непородистых,
Сладкий привкус нищеты.
Так уж вышло, что бубенчики
Мне милей колоколов,
Но в часовенке бревенчатой,
Мне становится светло.
Зелена листва пока ещё,
Да уже крадётся ржа.
А на деревенском кладбище
Всюду мальчики лежат.
В одинаково коричневой,
Не сырой совсем земле.
С одинаковым количеством
Влёт, взахлёб прожитых лет.
Им раздали одинаково-
Нестарения мечту
Медный тигр на поле маковом,
Волк, и пряжки «Gott mit uns»
Три служительницы Вечности.
В Духе. В Сыне. И в Отце.
Продают просвирки- свечечки,
Без фиксированных цен.
Восемьдесят. Вряд ли меньше-то,
Хоть и движется легко,
Первая. Глаза померкшие-
Незабудки с молоком.
А вторая... Ах, наверное
Мне ровесница она.
И в глазах серёжки вербные-
Недопетая весна.
А у третьей - будто созданы,
Жар и молнии метать...
Говорили, (только поздно знать),
Не влюбляйся, мол, в мента.
Счастливы своей оседлостью,
Жизнь спокойна и тиха...
Скоро-скоро и последняя,
Станет старше жениха.
Но они не ищут крайнего.
Да и где он, этот край?
Кто убит на поле брани был-
Попадает сразу в рай.
Я не буду сына скармливать,
Псам на чёрном пустыре.
Не отдам я сына в армию-
За мечту «не постареть».
Ночь. К часовенке бревенчатой
Приползла тоска врагом.
Три служительницы Вечности,
Пьют, не чокаясь, кагор.