Он жил у дяди из Уржума.
Вдали от центра, гама, щума.
Шёл на поправку. Дядя Блад
Семёну был по свойски рад.
Не раз говаривал: в могилу
Нас смерть загонит разве силой.
Ещё пройдём под кумачом,
Врагам докажем, что почём!
Войной гражданской опалимый
Семён мечтал сойтись с любимой.
Мечтал о завтрашнем он дне,
Что будет выкован в огне.
О том, как все народы-братья,
Возьмут невест своих в объятья
И революция сама
Наполнит хлебом закрома.
Но жизнь, вещица непростая.
Её страниц не пролистаешь.
Что для истории виток:
Веков не меньше, чем пяток.
Кто говорит, что жизнь от Бога?
Теперь за это судят строго.
Держава рушится в огне,
А люди русские во сне.
Ну, примешь власть, чего же боле?
Ну, всех врагов запашешь в поле.
А дальше что? Опять болвань...
Кто нынче гол и завтра, рвань.
Так размышлял любимец дяди,
Его представили к награде
И Красным Знаменем палим
Он стал опять неуязвим.
Но совесть мучилась сознаньем
О неизбежных испытаньях,
Исчезла Ася, след пропал,
Когда под нею конь упал.
Схватили девушку казаки
И через реки-буераки
Бежали вслед за Колчаком,
Лежал на трупе труп ничком.
В сибирских девственных лесах
Её распяли на возах.
Солдатам отдана, холопам.
Они её пытали скопом,
А было её семнадцать лет,
Исчез в Сибири Асин след.
Когда тоска как танк катила
К Семёну Ася приходила
Тянула руки, бровь дугой,
Шла окровавленной, нагой.
Его глазами вопрошала
Одним лишь взглядом воскрешала
И он растаяв в сне-угаре
Был ей за это благодарен.