Я с болью вылез из котлована,
как из могилы. Смотрел умильно,
как пилигримов манили мили
земель далёких обетованных.
Я был паломник с полей постылых
и Христа ради почти проситель.
В полураспаде под пальмой сидя
и получая плодом в затылок,
я сомневался — и мял бумагу.
Рождался странник во мне спонтанно.
В меня, бывало, магометанин
метал немало плодами манго.
Я многим верил и многих слушал —
всё было странно и неуставно.
Случалось даже, и христиане
меня крестили за милу душу.
Предположил я (тогда и присно),
приняв удары, терпеть за веру,
а вера долго меня терпела
и доводила до пилигримства.
И существуя не только хлебом,
а чем-то высшим и надтемянным,
не прекращая толкать локтями,
я растворился в толпе молебной.
Куда привыкли ходить от века,
попеременно я пилигримил:
достиг святого Иерусалима,
потом — Медины и даже Мекки.
Там принимали меня неплохо,
и насмотревшись святых реликвий,
я приобщился имён великих —
Аллаха, Яхве и Саваофа.
Сползались люди с земель глубинки,
чтоб непосредственно на Голгофе
сожрать хот-дога и выпить кофе
и сделать пару на память снимков.
И я при этом — невольный послух*.
Свежи преданья, но всё же веришь
и ходишь в хаджи, как старый дервиш,
и поднимаешь высoко посох.
_____________
* Послух — свидетель (по древнерусскому праву).