Я за тебя пройду огонь и воду,
Переплыву широкий океан,
Только тебе отдам свою свободу
И затеряюсь в множестве лиан.
Она шла по улицам одинокая и растерянная, глаза ее были полны слез и, словно маленькие капли дождя стекали по горячим щекам. Никто не обратил внимания на ее заплаканные глаза, на ее печаль и отчаяние. Люди куда-то спешат, им дела нет до нее. Им нет дела до того, что их окружает и до того, что на улице весна.
Весна…. Это ее любимое время года, только сейчас мысли заняты отнюдь не им. Когда-то она шла по этой дороге, улыбалась появляющимся почкам, касалась их нежной рукой, замечала каждую веточку, каждый луч солнца, и теперь все ветви и лучи с грустью смотрели на нее. Только они могли понять и поддержать ее в такой трудный момент ее жизни, когда ее любимый человек был болен, и от этого болела она, но болезнь ее была не физической. Нет. Она болела душой, что намного серьезней и опасней. Сейчас она искала его, единственного, в этом огромном городе, наполненном суетой и неискренностью. Здесь так много больниц, а она не знала, где именно ее любимый, как к нему дойти. Какая-то неведомая сила вела ее, наверное, ей помогали эти теперь уже листья и ветки. Они послушно шумели от ветра, того самого, который она так любила, и шептали: «Марина, доверься нам, идем с нами». И она им верила, как последней надежде на счастье. Она уповала на них. Марина,… да так ее звали. Марина означает море, может быть, поэтому она любила ветер, любила воду….
Еще неделю назад она видела его, могла говорить с ним, а теперь его забрали…. Странные они: сказали, что по городу прошла волна туберкулеза. Потом сказали, что он может умереть…. Какие глупые! Ну, как может умереть он – ее единственный, ее жизнь. Сейчас те горькие слова въедались в ее разум, поэтому она пыталась попросту его отключить, забыть, что разум вообще существует и чувствовать сердцем все эти нелепые слова, жесты, события. События… - они, словно в кинопроекторе, мелькали перед ее глазами: «Твої листи завжди пахнуть зів’ялими трояндами»…. «Но ведь это было так давно! Почему сейчас люди снова переживают потери, причиненные туберкулезом? Почему? Ведь это так несправедливо! Почему он? Почему ты забираешь мою любовь, Господи, почему?» – и слезы потекли по ее щекам еще сильней: «Я отдам тебе всю себя, только оставь его. Он должен жить, он еще столько всего не сделал в жизни, а я… - это не важно»…. Это так не важно, ведь перед ее глазами только он. Она любила его так тихо, что он почти не слышал ее любви. Она так хотела, чтобы он ее не слышал! Зачем ему это? Он ведь не любит. Не любит. Это не важно, он еще узнает, что значит любить, даже если не ее, он узнает.
Она уже пришла. Двери больницы. Регистратура. Нелепые лица. Глупый смех. Детский плач. Еле выдавила из себя:
Здравствуйте, скажите: у вас лежит Л… Александр?
Сама удивилась своему голосу и сказанным словам.
Подождите…. Так…. Шестое отделение – на последних словах женщина из регистратуры почему-то усмехнулась, - вас не пустят…
Только Марина уже не слышала последних слов. «Шестое,… где же это?» - повторяла она про себя, выискивая план больницы. Прохожий. Нужно спросить:
Извините. Вы не скажете…
Он даже голову не повернул в ее сторону и только ускорил шаг. «Он не скажет»…. Она еще неоднократно спрашивала прохожих, но они, словно не замечали ее.
Вы кого-то ищите? – раздался голос за спиной. Это был какой-то молодой человек на костылях.
Да, мне нужно найти шестое отделение. Вы мне не поможете
Шестое…. Да-м-м там сейчас полно народу. Тубер…. – он не договорил, заметив на лице девушки слезы, - Вам кого-то конкретного, да?
Я… я ищу своего… брата.
Это наверху, на шестом этаже, от лифта налево…
Спасибо – и она заторопилась наверх.
Девушка… подождите! Вас не пустят… там тяжелобольные…. Сейчас много смертельных исходов! Девушка, ну подождите же! Это опасно…
Только она была уже далеко. «Так… шестой этаж… теперь налево»… Она все плакала, но, опомнившись, остановилась и платком вытерла слезы. Незачем ему видеть ее слез. Подумав о нем, она улыбнулась. Незачем….
Надпись. Да – это шестое отделение. Уборщица.
Скажите, где я могу найти врача, мне нужно к одному пациенту.
Как вы сюда прошли? Вам нельзя…
Мне нужен врач!
С ума сошла… врач, да что о себе возомнила эта молодежь? Дмитрий Петрович! Тут какая-то дамочка. Вас спрашивает.
Вышел врач. Белый халат, повязка. У Марины перед глазами все смешалось, внезапно залилось белым цветом, кроме него она уже ничего не видела и не соображала. Ноги ослабли и подкосились…
Чем могу вам помочь?…. Девушка! Что с вами? – она немного опомнилась, - пришли навещать, а сами уж с ног валитесь.
Мне… мне нужен Л… Александр…. Вы мне по…мможете?
Так. Сейчас, - он глазами просмотрел список фамилий на букву «Л». Да. Есть такой. Но… он во втором отсеке для особо тяжелых случаев. Восемнадцатая палата. А вы, собственно говоря, кем ему будете?
…С-сестра.
Которая по счету будете? Сестра-то.
Мне очень нужно…
В любом случае я вас туда не пущу.
Она бросилась в сторону второго отсека.
Девушка, вы это куда собрались? Вы хотя бы халат, повязку…. Слышите, я пущу вас, только халат оденьте.
Марина вернулась, уборщица проводила ее в комнату со свежим запахом чистого белья. Вокруг висели белые халаты. Она пыталась найти хотя бы точку, где бы их не было, так как белый цвет опять заполнил ее глаза, ее разум, а чувство твердило, что-то еще не ведомое. Эта белизна ее пугала, давила на нее, уничтожала. Однако она одела и халат, и повязку, переобулась в тапочки.
Потом какой-то коридор. Недовольные возгласы. Белые стены, белый потолок, запах побелки покрывали ее, обволакивали и душили. Двери. Номер 18. Это здесь. Да, она, наконец, нашла его, но открыть дверь не решалась.
Будьте осторожны, помните: туберкулез – заразная болезнь.
Она вошла, стены зеленые – к счастью….
Там лежал он. Его глаза были закрыты. На лице сильно выделялись скулы, он был смертельно бледен. Марина тихо подошла к частичке своей души. Она боялась, что он откроет глаза, что он увидит ее. Она была в больнице, но еще не могла признаться себе, что любит этого человека, боялась признаться ему, она только чувствовала нежность к этому высохшему человеческому подобию. Девушка не знала, что этот штамп – второй отсек, уже пронизал все его существо, этот штамп означал – неизлечим, безнадежен. Семья потеряла надежду, а она…. До ее сознания эти слова не дошли, они добрались до ее сердца, которое в ту же секунду сжалось и твердило: «Надежда есть». И она выполняла все указания своих чувств. Она сняла глупую повязку и села на краю его кровати, рядом со своим счастьем…
Мое ласковое солнце… ты слышишь меня. Я пришла к тебе. Это я твоя Марина. Ты слышишь? Конечно, иначе и быть не может. Ты ведь мне нужен, да я это сказала, а он… это прошлое, это моя глупость, попытка забыть тебя, себя… - она взяла его за руку и прислонила ее к своим щекам и губам, - Ты мне дорог… ты не можешь уйти, в мире еще слишком много зла, слишком много серых пятен. Я не смогу сама, я такая слабая… - по лицу ее снова потекли слезы, - а ты… нет – вместе мы сможем все.
Он болезненно приоткрыл глаза
Марина…. – его слова прозвучали как музыка, что может быть нежнее, чем то, как он произносит ее имя.
Т-с-с, тише. Тебе не стоит говорить, я все сама скажу. Я так давно молчала…
Тебе нельзя здесь… я уми…
Глупенький, мой милый мальчик. Ты не можешь умереть…. Это они тебе сказали? Я так и знала, они ничего не понимают, ты не можешь…
Уходи….
Молчи, солнце мое. Ты поправишься… слышишь? Это не вопрос, я уверенна. Слушай, ты должен жить – она целовала его лицо и руки – ты сможешь, у тебя получится,… я помогу,… они помогут – она глянула в окно на ветки, потом на небо, - верь мне, они помогут….
Я не могу,… ты встретишь др.…
Нет,… нет, что ты, не говори так – другого мне не надо, не будет другого! Ну не убивай меня, ты выздоровеешь… не надо другого… ты… будешь только ты. Я не хочу другого. - «Я піду до тебе з найщільніших обіймів, від найсолодших поцілунків». – Возьми мои силы, только живи! – «Візьми мене з собою» - Слышишь…Господи, верни мне мою любовь! Забери жизнь, мою жизнь…. Саша, ты должен мне верить… все будет хорошо. Я тебя вытащу. – Она обняла его лицо, ласково посмотрела в глаза, поцеловала в губы, на его глазах появились слезы.
Врач. Что-то неясное, слова… опять слова ни к чему не приводящие, бессмысленные, глупые слова. Они немые и безжизненные, они мешают ей говорить жизнь, давать жизнь… возвращать…. Санитары. Они пытаются вывести Марину…
Пустите, вы ничего не понимаете – вырвалась. – Счастье мое… ты должен жить! Ты должен! Должен мне. Я не смогу без тебя. Без тебя нет будущего для меня, слышишь? Нет! – ее голос срывался от рыданий, - Я ничего не вижу впереди, если там не будет тебя!… Отпустите!… Мне страшно…. – «Я так боюся жити» – Я не смогу. Ради меня, живи ради меня, если не хочешь жить ради будущего. Борись за жизнь! Ты нужен мне…. Слышишь? Н-у-у-уже-е-ен!
Ее увели из палаты. Она продолжала плакать и говорить важные слова, от которых на душе у санитаров все переворачивалось. Их разум называл слова девушки абсурдом, отчаянием. Каждый из них думал, что это просто минутный порыв, слабость, но сердца заставляли их почувствовать боль этой «сумасшедшей», ее слова касались глубин души. Каждый из них, придя домой вечером, обнимет свою жену, но это потом… только вечером. Теперь только утро.
Ему нужно питаться…. Что вы с ним делаете? Что вы с ним сделали? – спросила врача.
Он не может сам питаться, мы вводим пищу при помощи уколов, болезнь…
Не может? Он все может, вы не знаете… – и зарыдала.
Она помчалась домой. Несколько станций метро, еще так далеко…. Она бежала, не чувствуя усталости, с ней была жизнь, с ней была природа, которая давала Марине силы.
Второпях приготовила обед. Снова к нему. Ему нужно питаться. Да, они его не понимают, только ты можешь понимать его, никто не может этого лучше тебя.
Снова больница. Регистратура. Длинный коридор, казалось, он тянется вечность, опять эти белые стены, белые халаты, белые бинты и повязки. Снова перед глазами белые пятна белого света. Мозг напряжен, сознание, словно раскалывается на две части. Марине трудно бороться с давлением стен, с давлением цвета, она уже почти не сопротивляется вселяющемуся в нее сумасшествию, нет сил. Силы нужно отдать ему… для себя их нет….
Наконец лифт послушно начинает отсчитывать этажи: пятый, шестой…. Это здесь. Да – вот врач в белом халате. Девушка сама прошла в уборную. Опять белый! Этот цвет ее убьет.
16…17…18…. Она, не колеблясь, вошла в палату. Врач уже ничего не сказал. Он все увидел еще в прошлый раз, когда вошел в палату: она его поцеловала – заражение неизбежно, он во втором отсеке, туда даже без повязки нельзя….
Войдя, Марина с облегчением вздохнула – стены зеленые. Снова подошла к кровати и села на край.
Сашенька, солнце, открой глаза. Тебе нужно покушать. Ну…
Я не могу, Марина, я….
Не слушай врачей, они не знают…. Ты можешь, ты у меня все можешь. Я бы не смогла, а ты…. нет, ты не такой, ты сильней. Ну, приоткрой рот…. Раз, молодец. Это борщ, я отобрала только юшку, ну, солнце мое, еще немного усилий, осталось только проглотить…
Врач приоткрыл дверь с минуту постоял на пороге, но так и не вошел. Сомнений нет, девушку нельзя отпускать домой.
Ну, вот видишь, у нас все получается. Теперь третью ложечку. Ну….
Все получалось. Каждый день она кормила его с ложки, с каждым разом прибавляя по одной. Потом, словно ребенка, учила его жевать. Через месяц его перевели в первую группу. Ее из больницы уже не выпускали, он не знал. Как-то получилось так, что когда они смеялись и шутили, ее одолел сильный грудной кашель. Потом он ее больше не видел в течение долгого времени. Спрашивал доктора, а тот отвечал, что у нее сейчас выпускные экзамены в институте, приносил от нее письма, передаваемые «ее подругой», молча опуская глаза, блестевшие от слез. Дмитрий Петрович выходил за дверь и плакал как ребенок, надевал повязку и шел к ней. Там перед входом в ту самую 18 палату вытирал слезы, делал шаг вперед и с улыбкой сообщал ей, что у Саши все хорошо. Вчера к нему приходила мать. Он скоро выздоровеет. Марина слабо улыбалась в ответ, и тут же на нее обрушивался сильный кашель…. Она знала, что скоро умрет, но боролась со смертью, пока не дождалась его окончательного выздоровления, потом уже не было сил….
И дождалась, он выздоровел. Врач пришел к нему в палату, сообщить об этом. Тут в палату вбежала уборщица, та самая, которая была и в начале и все повторяла, захлебываясь от рыданий:
Дмитрий Петрович, Дмитрий Петрович, там… нашей девушке… Маринке-то…. Плохо с ней, умирает…. Плохо… девочке-то нашей… слаба совсем…. Плохо….
Александр все понял. Теперь он знал, какой ценой, она спасла его жизнь. «Господи, верни мне мою любовь! Забери жизнь, мою жизнь» - эти строки нахлынули на него и, словно по замкнутому кругу, беспрестанно вертелись в его мозгу.
Саша, халат наденьте, повязку тоже.
Он послушал доктора.
Комната 18…. Александр даже не знал, что почти сразу после того, как он оставил эту палату, ее заняла Марина.
Маринка, моя Маринка. Что же ты молчала, что же про себя забыла. Зачем ты здесь. Ты ведь не слабее, - она еле заметно отрицательно покачала головой. – Я ведь тебя люблю. А ты свою жизнь за мою. Ну, зачем? – он уже не сдерживал слез, слегка наклонился к ней и приподнял ее голову.
Я… я… те…бя… лю…люб…лю – и умерла на его руках.
«Ради меня, живи ради меня, если не хочешь жить ради будущего. Борись за жизнь!» – эти слова он помнил и хранил на протяжении всей своей жизни. Он добивался всех своих целей, он хранил в сердце свою любовь. «В мире еще так много зла…» - Он создал свою организацию, он всеми силами добивался, чтобы люди учились улыбаться, чтобы люди стремились прожить свою жизнь не зря, стремились быть «венцом природы». Были лекции, были разговоры, непонимания, только он ни на что не обращал внимания. Его вела она, его Маринка. Каждый год он приходил к ее могиле на ее день рождения, свой день рождения, новый год, приносил ей цветы, подолгу рассказывал, чего добился, приносил ей цветы, розы…. «І нехай троянди в’януть, в’януть і пахнуть, як твої любі листи, мій друже»…. Пришел он к своей Маринке и в день своей смерти, когда смог уже навсегда остаться с ней, когда выполнил уже все ее просьбы, когда уже что-то сделал в жизни….
«Он должен жить, он еще столько всего не сделал в жизни, а я… - это не важно».