Письмо сестре

Paperno
Меня предупреждали, что в консульстве мне предстоят неприятные для личного достоинства процедуры. Что мою сумку на входе вытряхнут. Что будут тщательно обыскивать. Что придётся заплатить и ждать в очереди, чтобы тётушка-чиновник начала задавать провокационные и вторгающиеся в личную сферу вопросы.
На самом деле ничего такого не было. Впечатления несколько необычны, но неприятными их не назовёшь. Было интересно.
Я опоздал. Я пришёл в 9:03, в то время как консульство начинает приём в 9:00. Из-за этого мне пришлось пройти несколько большую очередь, чем если бы я пришёл заранее.
Итак, я встал в очередь и простоял там не более часа. В 10:00 - я знаю точно, помню, что глядел на часы - я уже был внутри, в очереди к окну №1.
В Петербурге стоит замечательная погода. Солнце светит, как летом. Следует заметить, что и греет так же. Но я, видимо, устроен так, что не терплю сильного ущерба от изменения температурного режима. Во всяком случае, мне не было жарко в шерстяном свитере и рубашке. Кстати, эта рубашка как-то впечатлила кого-то размером своего воротника. Острый белый угол, на 13 сантиметров вторгающийся в контрастный фон свитера, действительно встречается не очень часто в наших краях.
Освещённые верхушки домов и деревьев на улице Фурштадской радовали мой глаз. Прохожие шли не очень густым, но постоянным потоком в сторону Литейного. Поток постепенно редел. В нём было достаточное количество школьников. Это, вероятно, были ученики славной школы №239, находящейся на той же улице, недалеко от консульства. Трое или четверо таких подростков, из которых один был заметно старше прочих, черноволосый, с узкой головой и наметившимися усами, прошли на моих глазах сначала в сторону метро "Чернышевская", наверное, за пивом, а минут через 15-30 и обратно, видимо, учиться.
Сразу же, как я встал в очередь, к консульству подъехал и остановился автофургон какой-то финской фирмы с надписями на неизвестном мне, но явно германском языке - шведском, должно быть. На английском тоже были, и, очевидно, того же значения, но, поскольку английский - язык знакомый, эти не привлекли такого внимания. Я их долго разглядывал.
Следующим за мной стоял, как мне почему-то показалось, советского покроя мужчина, круглоголовый, с коротко и неопрятно постриженными седыми волосами; казалось, он всё время вытягивал шею вперёд, словно силясь что-то разглядеть; может быть, он и был близоруким, во всяком случае, его глаза были сощурены. На нём был надет свежевыстиранный пуловер такой грязно-серой шерсти, какую умели делать только в Советском Союзе. То, как он при этом улыбался, казалось бы невероятно фальшивым в контексте его внешности, если бы не тёплый тонкий воздух и не спокойное солнце апрельского утра.
Он достал из сумки анкету, фотографии, скотч и ножницы и, вырезав фотографии, приклеил их в отведённых для этого местах. Он делал это так аккуратно, как будто и в самом деле был вымуштрован многолетней практикой общения с советской бюрократией.
Я и сам, стоя в очереди, время от времени безо всяких внешних побуждений начинал беспокоиться, правильно ли заполнена моя анкета, те ли документы я взял, не прогадал ли с размером фотографий и т.д. Я пытался расспрашивать охранников, соседей по очереди, смотреть информацию на стене консульства, под стеклом, прямо около нестройной линии претендентов на визы, которая, кстати, была отграничена от другой половины тротуара, прилегающей к проезжей части, где стоял финский автофургон, ржавыми заграждениями, когда-то покрашенными в жёлтое и, вероятно, десятки лет стоявшими на страже ремонтируемых домов Ленинграда.

Извини, Ира. Я хотел рассказать тебе про свой поход в консульство так, как это было, описать то, что и как я на самом деле видел и чувствовал, но вот, я уже выхожу (по объёму) за рамки эпистолярного жанра, а до того момента, как я, собственно, зайду туда, ещё очень далеко. Остановила меня не невозможность описать какое-то особое ощущение - бог с ним - а невозможность адекватно описать протяжённый во времени опыт.
Денис