Письмо катерине молочниковой

Paperno
Пожалуй, можно так сказать: я молод,
но можно и не говорить. Ведь это
довольно просто по-другому обыграть.
Скажу вам честно: для своих годов
я стар - ужасно, непереносимо;
я сверстников не понимаю часто
и их весёлые младенческие игры
мне чужды, так что всё, что я могу -
это смотреть на них и изучать,
но не участвовать, увлёкшись всей душой,
а лишь анализировать рассудком.
Порою я сознательно пытаюсь
увлечься, уподобиться ребёнку,
но тщетны все старания, и я
всё тем же остаюсь, как был - серьёзным
и скучным стариком, ничуть не больше
способным забываться, чем кирпич
способен плавать по морю, как лодка.
А впрочем, как сказал поэт, стихи
которого сейчас любимы мною
гораздо больше, чем любого стиходела
обширной нашей родины, оценим
мы всё ворчание суровых стариков
в одну копейку; впрочем, у него
там далее написано такое,
что было бы совсем не в тему вставить
в это письмо, которое вобще
посвящено не поцелуям, а тому,
что вы меня назвали, не подумав
достаточно подробно, молодым.
Неужто нету радости у вас,
когда вы понимаете, что сердце
ещё в грудной способно клетке биться
о прутья рёбер, что рука ещё
на клавишу нажать умеет, что...
Да можно ещё много напридумать
различных "что", а это значит - память
и мозг ещё работают, что тоже
совсем неплохо. Думаете, мне
не тяжело переносить влюблённость
или другое нервное расстройство
от утомления и постоянных потрясений?
Да, нелегко; однако и когда
я утверждаю, не кривя душой,
что мир - отстой, то всё равно при этом
я наслаждаюсь фактом бытия.