Ветер, ветер сырой
с посеревшего дует залива,
заметают снега
мертвых улиц холодный гранит,
сновиденья ползут,
как всегда тяжелы и тоскливы,
в этих сумрачных снах
город мертвую гордость хранит.
В черных окнах дворцов
пропадают пространство и время,
рвет тяжелое небо
золотой петропавловский шпиль,
дребезжащий трамвай
волочет надоевшее бремя,
в наступающий век
пробираясь сквозь снежную пыль.
Фонари на мостах,
на замерзших мостах молчаливых
на холодные камни
роняют безжизненный свет.
Этот город не знал
ни веков, ни мгновений счастливых,
этот город похож
на предсмертный горячечный бред!
И сгущается тьма:
колесницы, фонтаны и камни,
обелиски и сфинксы,
силуэты забытых богов,
исчезают, их нет!
Только ветер в просторе бескрайнем,
Только тьма средь болот
и проклятых чухонских снегов!
И недолгий покой:
отдохнуть, отбояться, забыться,
трехсотлетнюю тяжесть
растворить в наползающей мгле,
и свинцовые сны
снова дряхлая видит столица,
доживая свой век
на промерзшей, бесплодной земле.