Пальмы в снегу. Книга стихотворений

ПАЛЬМЫ в СНЕГУ



Здесь полностью публикуется текст книги:


Лысенко А.Р.
Пальмы в снегу.  — 
Сборник стихотворений и песен. —
М.: Издание  Э. Ракитской, 1999. — 232 с.

© Лысенко А.Р., 1999

Заказать книгу по почте можно по адресу: baemist@online.ru



Маме моей,
Лысенко  Валентине Елисеевне,
самой бескорыстной, самоотверженной
и нежно любимой женщине на свете  —
                посвящаю...







      ПОРА
           ЯВИТЬСЯ
                В МИР








ЩЕНОК

Когда я был отчаянней и лучше
И верил в то, что всем нужны стихи,         
Я не сжимал кулак на всякий случай,
Встречая вас на улицах глухих.

Непуганый, веселый, как дворняга,
Сын сорока кровей земли одной,
Я видел жизнь так розово и наго,
Как женщину в рубашке кружевной.

Ах, юность! Ничего не повторится...
Я сяду у реки, закрыв глаза,
И в первый раз придет прозолотиться
Тяжелая, нездешняя слеза.

Нет, никому не продана дворняга!
Я не хочу ни славы, ни венка,
Когда листва слетается к оврагу
И заметает глупого щенка.

1986

* * *

У каждого свой крест — Христа или  хлыста,
Крылатого холста или дождливой лиры,
Крест —  ощущать набат в падении листа,
Взлетевшего на миг, чтобы проститься с миром.

Тащи! Не унывай! С улыбкой на устах
Встречай чужой устав и старца порицанье:
Кто знает, кем он был?
Он, может, весь в крестах,
Как монастырь в постах,
как стебель в отрицаньях.

Пролейся, божий дар, в безбожный манускрипт,
Где над любой строкой изогнуты удары,
Где ад и рай давно переместились в быт,
И каждый стол облит мерцанием радара.

Пора явиться в мир, пусть знает обо мне,
Зерне земных и не! земных цивилизаций.
Кто знает, кто я есть? Улитка на стене?
Или глаза планет над сумраком мутаций?
В потоках сотен пра...  сквозь сети хромосом
Я обнимал Сафо и целовал Гомера,
Я слышал стук сердец над пыльным колесом
Троянского коня и древний клич шумера.

Я соблазнял рабынь, торговок и мадонн,
Глотал галерный пот и шлифовал камеи.
Мои цветы легли на склепы всех времен,
Как россыпи огня, на дерзкий щит Помпеев.

Меня не извела ни язва, ни чума,
Ни оспа, ни петля, ни пуля и ни шпага.
Я был рабом, писцом, наложницей Дюма,
Китайским мудрецом и дочерью варяга.

Я замерзал в снегах в двенадцатом году
В утробной тесноте неотразимой польки,
Меня согрел казак, хоть и имел в виду
Согреть ее одну, ее одну — и только!

Казак согрел раба, варяга и писца,
Слепого мудреца и нищего мессию.

Они зажгли костры у Зимнего дворца,
Чтобы рассеять мрак и осветить Россию.

Рабу предстал Турксиб, мессии — Днепрогэс,
Слепому —  тень стрелы от бешеного крана.
Писец писал слова:  «Колхоз. Кавказ. Ликбез.
Ежов. Ежи. СС. Броня Гудериана...»

Витая в облаках, тотальный идиот
Над именем моим развешивал фугасы,
С чернильницей в руках писец ушел на фронт
И зачеркнул собой подонка высшей расы. 

Слепая скорлупа! Державнейшая сталь,
Сковавшая птенца тщеславием дремучим,
Сжимающая мысль в короткое — За Ста!
Вот именно! За Ста... И чем скорей, тем лучше!

Ни Ста, ни Ги не знал,
кому кричит:  «Держись!» ,
Спасительный солдат, встающий над планетой,
Чтобы отдать свою единственную жизнь
И все, что мог продлить в любые точки света.
Он спас отца и мать, всех, кто продлит меня,    
И я успел сказать, пока летят снаряды:               
Нам нечего делить! Вы все — моя родня!
... Спасибо. Я здоров. Мне ничего не надо.

1988









                * * *

Август — это крапива,
Солнце и васильки,
Две-три желтые ивы
У цветущей реки,
Запах пыльной дорожки
На пустырь, к гаражу,
С вечным криком: «Алешка!
Я тебе покажу...»
И немного прохлады,
Если дождь набежит —
Вот и все, что мне надо,
Чтобы честно прожить.

                1979




               * * *

Cветает. Тихий городок
Вдыхает утреннюю влагу,
И хочется придумать сагу
Туманную, как ранний Блок.

Писать о главном, о своем,
О радуге над куполами,
Безжалостно бросая в пламя
Все, недостойное ее.

И не писать весь этот бред
Про суету, про смрад, про копоть,
О том, как важно не прохлопать
События последних лет.

И без нажима ощутить,
Что есть поэзия иная,
Озерная и травяная,
И ею жить.

1982


ПУСТОТА

Настанет день, и жизнь тебе подарит
Дорогу, небо, плесы с облаками
И право выбора на то,
Что к ним прибавить.

Прибавь, что хочешь —
Лодку или пристань,
Поющий тополь,
Крышу с голубятней...
И только пустоты не прибавляй.
К чему она? И так везде пустыни.

А что прибавлю я? Избыток боли,
Тень женщины, лишившейся забвенья,
И несколько клочков спасенной почвы,
Способной лишь в грядущем дать плоды.

Я выбрал сам, и что бы я ни делал,
За мной повсюду бродит пустота.
И только мне дано ее заполнить.
Я вытесню ее один. Или никто.
Уронишь плуг, его подхватят люди.
Забудешь гвоздь — когда-нибудь забьют.
Но есть такой на свете род занятий,
Такие гвозди и такое поле,
Где некому забить и подхватить.

Со всех сторон ему грозят пустоты,
И, если сам его не вспашешь в срок,
Вселенная останется без зерен,
И царь ее заплачет от обиды
И закричит: «Как мир несовершенен,
Здесь не хватает гвоздика, там строчки,
И каждый вечно что-нибудь уносит...»

Так вот откуда столько пустоты!

1988
 








ПОЭЗИЯ

Цель — теченье,
Счастье — мель,
Страсти — дачная шрапнель:
Две гитары,
Жизнь — ключом,
Тары-бары
Ни о чем.

Опыт — крепость,
Дерзость — рать,
Зрелость — право выбирать:
Хочешь — Гоголь,
Хочешь — Блок,
Хочешь — взял и поволок —

Целиною —
В бурелом,
Топью, хлюпью —
Напролом,
Вездесущим тростником,
По гадюкам —
Босиком!

К облакам,
В голубизну,
В девственную тишину —
Вечную, кондовую
Лодку стопудовую.

1986














* * *

Европа. Лейпциг. Клены. Грусть.
Доверчивый немецкий бюст
С улыбкой — кто вы?

О, это сложно...
Слово, слог,
Возможность и живой предлог,
На все готовый.

Сомненья. Сумерки. Комфорт.
Глаза — пылающий офорт,
Весь — ожиданье.

 — Вы завтра в Веймар?
 — Да. В музей.
Вздохнула.
 — Ауфвидерзейн.
 — Да. До свиданья.
По галереям, в старый хлам,
В прах Гете с пылью пополам —
К чему все это...

 — Так вы уедете?
 — Увы.
Две воспаленных головы.
Спасибо, Грета.

О, счастье — вспыхнуть и упасть,
Как искра в пропасть, и пропасть
В объятьях... Баха.

Жизнь бесконечна.
Сон глубок.
Вселенная, как погребок
Ауэрбаха.

1985




ИЕРОГЛИФ

Я не умею целовать руки женщинам,
это опасно:
я слишком увлекаюсь
и постоянно нарываюсь на командоров.
Может быть, я не прав,
но уж лучше быть неправым,
чем памятником или пароходом.
Когда мне плохо,
мне хочется стать собакой.
Когда хорошо —
массажистом.
Это еще опаснее.
Самое лучшее —
стать иероглифом.
И непонятно, и чувствуется,
что что-то в этом есть...

1987



СКРИПАЧ

Стихи растут, как дети, по ночам...
А утром их встречает взрослый город
и сказка о веселом музыканте,
перед которым двери и засовы
не помнят, для чего они нужны.

Но дети верят сказкам и не знают,
что сказки существуют, чтоб утешить
того, кто обвенчался с пылкой скрипкой
и подтвердит жестоким исключеньем,
что правила придуманы не зря.

Чем чище звук, тем беспощадней сказка.
И льются в бездну радужные ноты,
пока ночной скрипач не обнаружит,
что Моцарт он! И стать гораздо легче
им, чем доказать, что Моцарт —
это ты.          

Создать шедевр, чарующий волшебной
гармонией прозрения и грусти —
еще, мой друг, не значит ничего.
Ты должен дать ему возможность выжить,
снабдить его руками и ногами,
и наглым голосом, орущим:
«Я пришел!»

Но это сочетанье невозможно,
так не было и никогда не будет,
и Моцарту придется примириться
с тем, что партер потребует лет двести,
чтобы понять, зачем Он приходил.

Играй, скрипач!
Шлифуй свое искусство.
Ты вечно обгоняешь этот мир.
Пусть одному тебе его не сдвинуть,
иди вперед и мужество имей —
в нем выстоять.
А если будешь падать,
то падай так, чтоб указать слепым
хотя бы направление движенья.

1987








РАННЕЕ








* * *

Шел дождь — чего обыкновенней.
Хлестала с крыш вода с шипеньем,
Врывалась брызгами в трамваи,
Все обдава — и обмывая,
И обжимая влажным прессом,
Курили люди под навесом,
На стрелки глядя с нетерпеньем...
Шла жизнь — чего обыкновенней?

1979








СИРЕНЬ

Вспыхнули тени.
Ночь осветилась.
За городом в балке
Сирень распустилась.

И тот, кто заметил,
И те, что узнали,
Ломали, ломали,
Ломали, ломали.

Но как это часто
С сиренью бывает —
Ломают, ломают,
А не убывает.

И в город вплывает,
В буфеты, в сберкассы,
В такси и в трамваи,
И в старшие классы.


И слышно повсюду:
Сирень, посмотрите!
Купите сирени,
Сирени купите...

Девушка, что вы!
Ведь можно нарвать.
Вам некуда что ли
Деньги девать?

Я сам поведу вас
В ту балку за город,
Мне, правда, не жалко,
Сломаем хоть ворох!

1979







НА РЕКЕ

Когда под вечер косо
Сбегают тени с гор,
Закат вонзает в плесы
Свой огненный багор.

Вперед! Даешь пучину!
Как хороша река,
Подставившая спину
Под днище катерка.

Еще одно мгновенье —
И все вокруг замрет,
И понесет теченье
Куда-нибудь вперед.

И будут литься, литься
Леса и берега,
А в небесах клубиться
Высокие стога.


И только поздно ночью
Я приплыву в село.
Хоть поздно, да не очень.
Хоть ночь, а как светло!

Еще поют калитки,
И шепчутся сады,
И млеют в душной пытке
Пунцовые плоды.

И хочется Иудой
Свалиться в этот зной.
 — Эй, друг! Шурши отсюда!
Шурши, шурши... родной.

Шуршу себе обратно,
Смиряя в сердце злость.
Что ж, грубо, но понятно,
Я здесь случайный гость.

Шуршу, ищу свой бакен
С зеленым пояском.

Река, обида, катер —
Как все шуршит песком!

Шуршу, а все не спится,
И до утра в ушах:
Мотор, речные птицы
И ветер в камышах...

1980






* * *

Среди времен, пленительно воспетых,
Есть мягкая, недолгая пора:
Еще не осень, но уже не лето,
По-прежнему сбегает детвора
За полдень к ярко крашенной купальне,
И долго слышно всплески, голоса.
И все же тихо...
Столь же ясен дальний
Церковный крест, венчающий леса.
И жить легко, и грустно отчего-то,
И женщина у берега одна
Стоит, задумавшись, как будто ищет что-то               
Там, где лениво плещется волна.

1980









ИВА

Забрела девчонка
В камыши у плеса,
Сбросила юбчонку,
Распустила косы.

Ей бы оглядеться,
Ей бы испугаться
Прежде, чем раздеться,
Прежде, чем купаться.

А она скакала
Голышом по броду.
А она не знала,
Что сидел поодаль,

Под широкой ивой,
Горемыка-парень

И глядел стыдливо
На ее купанье.

Лучше б и не видел
Парень той девчонки.
Залетела, видно,
Из чужой сторонки.

 Каждый день под ивой
 Пропадает парень,
 Все мечтой красивой
 Будоражит память:

 Как она летела
 Над бегучей гладью,
 Как сгибала тело,
 В отраженье глядя.

 Только где же лето?
 Над рекою осень,
 Золотые ветры
 Замутили плесы.

Скоро от морозов
Затвердеют речки.
Будут литься слезы
У горячей печки...

Пусть себе горюет,
До весны потужит
И найдет другую,
Может, и не хуже.

1978












СТЕПЬ

Луна и пыль,
Остаток лета,
И верст без счета до реки,
И две звезды над краем света
Зеленоваты и легки.

Пески былого океана,
Теней лиловые стада,
И мутный призрак Чингиз-Хана,
И с ним ковыльная орда.

И все навек!
И все мгновенье.
И нет реки.
И даль пуста.
Какое злое вдохновенье!
Какие грустные места.

1979





НЕВЕСТА

У белого пирса над синей водой
С невестой простился рыбак молодой,
Простился до завтра, до завтра всего,
А ночью разбило шаланду его.

Соленое море — хмельная волна,
На счастье и горе ты людям дана.
Невеста жила ни жива ни мертва
И свято хранила рыбачьи слова.

А он говорил ей: «Я буду с тобой,
Пока это море рождает прибой,
А если сомкнется оно надо мной,
Неважно, я буду с тобой все равно...»

У белого пирса бушует вода,
Старуха приходит сюда иногда,

А с нею приходит вселенская грусть,
И время не властно над ними, клянусь!

Есть вещи на свете покрепче колец,
Есть вера, есть верность, есть мудрый творец,
Есть то, что сумела увидеть она,
Всем бурям невеста, всем волнам жена.

1979














ОСЕНЬ

Осень бывает и светлой, и грустной,
Слякотной и золотой,
Щедрой — с грибами и яблочным хрустом,
Но не бывает пустой.

В осень войдите, как в храм златоглавый,
Осень поймет и вернет:
Честному — хлебом и праздничной брагой,
Злому — колючей стерней.

Осень одарит, и осень ударит
Черной клюкой у ворот.
Кто-то суму у порога оставит,
Кто-то опять подберет.

Осень — приют мой и суд мой последний,
Куст на горючем юру,
Не покарай прозябаньем и тленьем,
Дай догореть на ветру.   1979
ПРУДЫ

Фабричной пылью занавешены,
Средь низких ив и лебеды
Лежат мои пообмелевшие,
Все претерпевшие пруды.

Как прежде облако качается,
И дремлет плот в рябой воде...
И как душе не опечалиться
У берегов знакомых, где

Не умолкали игры резвые,
Цвели костры в вечерней мгле,
Где ноги столько раз порезаны,
Что кровно приросли к земле.

1979





ПОГОСТ

Дорога. Осень. Хмуро. Склизко.
Чернеет мост.
Зачем поставили так близко
К селу погост?

Молчат кресты и обелиски,
Хранят покой.
Какая разница, что близко,
Что далеко.

Шумит листва последней дрожью,
Летит к воде.
Налево — жизнь,
Направо — тоже,
Да и везде.

1981




НОЯБРЬ

Когда уже совсем отступит осень
И землю скрепит жесткая вода,
Холодный ветер бьет верхушки сосен,
Разбросанных по берегу пруда.

В полях сквозит. Из рощи поределой
Не донесется свист озорника:
Учебный год. Поскрипывает мелом
Заезжего учителя рука.

А день спешит. Глядишь: уже стемнело,
И собралась за ужином семья,
И слышит кот, что телка околела,
Зять спился, и не пишут сыновья.

А на краю чернеющей равнины,
Раскручивая ролики кассет,
Летят, летят красивые машины
По синему от инея шоссе.

1981
ДВАДЦАТИПЯТИЛЕТИЕ

Выйду на крылечко,
Запущу кольцо,
Скроется колечко
За рекой Донцом.

Зашумят дубравы,
Зазвенит покос:
Расскажи, кудрявый,
Как без нас жилось?

Постою, поплачу,
Сяду на крыльце.
Все мои удачи
В Северном Донце.

1978








ПОСЛЕДНИЙ ТРАМВАЙ

Скоро час, скоро час...
Люди едут такие усталые,
И счастливые едут,
Но этих немного совсем.
Всех счастливых давно уже где-то оставили,
Я бы тоже остался,
Но еду, как все.

Я смотрю на усталых
и слышу, как  гром разливается.
Вот заходят еще
в серых кляксах разбитых дождин,
А напротив, в окне,
чьи-то тени руками сплетаются
И плывут по экрану широких зеленых гардин.

Неужели обман?
Отчего мне так верится,
Что за каждым окном мирно дышит уют,
И цветы на столе,
И пластинка так радостно вертится,
Что никак не понять, где усталые люди живут.

Но нельзя без конца прятать сердце ранимое
И знакомым кивать, словно все хорошо,
Если в доме беда,
И уходит любимая,
А с любимою друг.
Ну зачем он ушел!

Догорают дома,
словно ульи с янтарными сотами.
Надвигается тьма, но всегда остается окно,
Где трепещет свеча,
И гитара волнуется нотами —
Значит, кто-то пришел.
А ко мне не приходят давно.

А трамвай все бежит и бежит
перекрестками мокрыми,
Словно может и впрямь
убежать от стальной колеи,
И за черной водой, шелестящей за стеклами,
Устремляются в ночь невеселые мысли мои.

Вот и все,
Мне пора выходить,
И не стоит печалиться.
Дождик зябкой волной
колесит в светофорных огнях.
Все надежды со мной.
Все еще, может быть, повстречается,
И в последнем трамвае никто не увидит меня.

1981








* * *

Душа молчит.
Три дня не спится.
Молчит, ну как ее не жми.
Пора в кого-нибудь влюбиться
Или разбиться, черт возьми!

Возьми билет.
За перелески,
В луга, в стога помчит вагон,
Ударит ветер в занавески,
И сам найдется верный тон.

И то, что ты с таким напором
Пытался вырвать из груди,
Тебе подскажут семафоры,
Туманы, звезды и дожди.

1981








ПЕСЕНКИ











































ДОЖДЛИВАЯ ПЕСНЯ

1

Дождь, снова дождь, и грустнеют дома.
Ты не идешь, а сквозь осень крадется зима.

Судьба что-то медлит
столкнуть одиноких в пути,
И дождь мокрым снегом на землю летит.

2

Дождь, а в разлуке и птицы молчат.
Где же те руки, что в двери мои постучат?

А вдруг не застанут, и я буду где-то в пути.
А вдруг я устану с дождями грустить.


3

Скрипят белым льдом ветки старой сосны,
Чего же мы ждем от еще одной новой весны?

Она не сумеет утраченных зим возвратить,
И наши глаза привыкают грустить...

1977





КАМИН

           Лене К.

1

Горит камин, и в трепетном огне
Я жгу листки, написанные мне.
Цветок последний вьюга замела,
И милые слова,
И милые слова,
И милые слова горят дотла.

2

Я не хочу, чтоб кто-нибудь рукой
Тревожил нашей памяти покой.
Когда настанет мой осенний день,
Я унесу с собой,
Я унесу с собой,
Я унесу с собой святыни тень.


3

Я плачу, вспоминая о весне,
А за окном зима и белый снег.
В камине тускло светится зола.
Я счастлив, что у нас,
Я счастлив, что у нас,
Я счастлив, что у нас весна была.

1978 





ПРИГЛАШЕНИЕ В БАР

1

В нескучной пещере, где в узкие щели
Заря опускает малиновый нож,
Открыты для всех беспокойные двери,
И можно спуститься, а ты не идешь.

А это так рядом, а это так близко,
Что легче дойти, чем тебе объяснять,
Что здесь не поставят бесполое диско,
Которое я не желаю понять.

2

Я молча присяду, а вы веселитесь,
Я знаю, что время другое пришло,
Но все начиналось с мелодии «Битлз» ,
И вам фантастически не повезло.

Я больше не верю, что стану моложе,
И часто спускаюсь в знакомый подвал,
Где можно забыть или думать без дрожи,
Как время стекает в бездонный провал.

3

Пока еще есть, чем за край уцепиться,
Пока еще ярок малиновый нож,
Пока еще мы не успели проститься,
Я должен спуститься, а ты не идешь.

А это так рядом, а это так близко,
Что легче дойти, чем тебе объяснять,
Что здесь не поставят бесполое диско,
Которое я не желаю понять.

1981







РОМАНС

1
               
Чужой души в себе не приютишь.
Поговорим о чем-нибудь спокойном,
О небесах и блеске колокольном,
Стекающем на жесть московских крыш.

2

Поговорим о чем-нибудь ночном,
О тишине то облачной, то млечной,
Где каждый лист задумался о вечном,
Где столько звезд тоскует о земном.

3

Нежнее рук баюкают слова,
Лишь повторяй: луга, покосы, лето...
И ты уснешь под звон травы прогретой
Спокойным сном, где ты во всем права.

4
               
А я уйду куда-нибудь бродить,
В сырую мглу осеннего рассвета,
И повторять: луга, покосы, лето...
Чтобы твой сладкий сон не бередить.

1983



РЕВНОСТЬ

1

Этой муки ни стужа, ни вор не берет,
Бросишь — кто-нибудь тут же ее подберет.
 — Вот, — метнется, — возьмите, валялась в грязи.
Улыбнется... и прямо под сердце вонзит.

Когда черный, как рана, как ворон в пурге,
Как сожженный Джордано, как нож в сапоге,
Я на черную улицу в ночь выбегал,
Я тебя не любил, я тебя ревновал.

Пр.

Господи!
Все мои мысли в огне.
Не отдавай этих рук
Сатане...
2

И я шел мимо белых слепых площадей,
Спотыкаясь о камни, сбивая людей,
И боялся вернуться в тот дом, где метель
Мне бросала иголки и угли в постель.

И я видел вдруг всех, кто тебя обнимал,
И тогда — вероломный! — я веру ломал.
Но, собрав все осколки, сжималась ладонь,
И сочился сквозь плоть первобытный огонь.

3

Не боюсь! Пусть алеет, пусть мучает, пусть,
И на миг — Галилеем — не отрекусь.
И горят на груди, как две капли огня,
Две ревнивых звезды у тебя и меня.

1984





КОСТЕР

1

Не понять тебе, брат,
Для чего кочую...
Там, где встречу закат,
Там и заночую.

Щедро ночь мой шатер
Звездами наполнит,
И горящий костер
О любви напомнит.   

Пр.

Чтобы струны волновались до утра,
Чтобы ночь слова перебирала,
Чтоб еще одною у костра
Песней больше стало.
2

Не понять тебе боль
И тоску гитары...
Остается любовь,
Но уходит табор.

И роняет слезу
В травы вечер зыбкий,
И играют грозу
Облачные скрипки.

3

Ах, костер, мой костер —
Золотые были,
Сколько глаз и озер
Мы с тобой забыли.

Сколько жарких огней
Я рассыпал в поле,
На горячем коне
Догоняя волю.     1986



ПОЛОСА

1

Если долго льются дожди,
Значит будет утро с росой.
Улыбнись и пройди
Грозовой полосой.

Разноцветным ковром
Вспыхнут звезды в росе,
Вот и кончился гром,
И конец полосе.

Пр.

Полоса, полоса —
Огорчений и ссор,
За обидой беда,
За раздором — раздор.
Где-то там впереди
Звонких птиц полоса.
Поскорей проходи,
Полоса, полоса.

2

Если зря дороги сошлись,
Вместе им не долго идти.
С неудачей смирись
И обиду прости.

Вот и кончился дождь,
И прошла полоса,
И уже не поймешь,
Где слеза, где роса...

1986








В ПАРКЕ ЗА ГОРОДОМ

1

В парке за городом по воскресениям
Солнцем играет река,
А над рекой проплывают весенние
Радуги и облака.

Пристань качается, люди встречаются,
Люди мечтали давно...
Ты не волнуйся, что лодки кончаются,
Мы уплывем все равно.

2

В парке за городом шашки и шахматы,
Весла и шелест волны,
Взгляды открыты, рубашки распахнуты,
Лица улыбок полны.
Дамы с цветами, солдаты с невестами —
Каждый спешит отплывать,
Чтобы, открыв берега неизвестные,
Там обо всем забывать.

3

В парке за городом столпотворение,
Танцы над самой водой,
Пахнет черемухой, пахнет сиренями,
Месяц встает молодой.

Вечер окончен, и звезды зеленые
Дремлют на волнах ночных,
И уплывают, обнявшись, влюбленные
В ночь на трамваях речных.

1986








ЗОЛУШКА

1

Как узнать, где начало и что в конце?
Эта сказка не скоро столкнет сердца.
Ищет Золушка принца в большом дворце
И не знает, что принц не имеет дворца.

И встречает ее, как принцессу, зал.
И застыл от восторга хрустальный лес.
Как сказать ей, что принц не придет на бал,
Потому что не любит дворцов и принцесс.

Пр.

Полночь, полная ночь.
Поздно, поздно дрожать.
Полночь, полная ночь —
И никуда тебе не убежать...
2

Быстро гаснет сиянье волшебных спиц,
А дороге немало кружить еще.
Как узнать, что навстречу шагает принц,
Если спрятано сердце под пыльным плащом?

3

Если хочешь, придумай еще куплет
Тот, где счастьем в финале блеснет слеза,
Но, как правило, первый наш выбор слеп,
И принцесса не скоро раскроет глаза.

1987








УЛИЦА СЛУЧАЙНАЯ

1

Сколько раз апрель
 напрасно в дверь мою стучал
И горячими речами сердце бередил.
Я искал тебя повсюду, но других встречал,
И по улице Случайной в сумерках бродил.

Пр.

Случайная, Случайная
Улица моя,
Где не раз с печалью
Обнимался я.

Улица Случайная —
Фонари, туман,
Молодой, отчаянный
Розовый обман.


2

Сколько раз апрель
пытался всех назвать тобой
И над каждою ошибкой головой качал.
Я не знал, что все, что было — это не любовь.
И на улице Случайной праздники встречал.

3

Сколько лет уже встречаем мы вдвоем апрель,
Сколько лет печаль былую я в себе таю.
Я давно уже поверил, да и ты поверь,
Что без улицы Случайной не найти свою.

1987







ДОН КИХОТ

1

Из фольги его латы,
а щит из бенгальских огней.
Он печален, как вечность,
и чист, как альпийский ручей.
Если б все на земле
так любили своих Дульциней,       
Никогда бы не видели травы мерцанья мечей.

Пр.

Это он,
Это он,
Нежный сын беспощадных времен.

Это он нас очнуться зовет,
Дон Кихот,
Дон Кихот.


2

Из дождей наши крыши,
а стены из хрупкой слюды.
И когда грянет гром,
нас от бури никто не спасет.
Это он ставит щит на пути у огромной беды,
Той последней беды,
за которой бессмысленно все.

3

Он встречает
огонь полигонов бумажным копьем.
Он всегда отрицал диалектику вечного зла.
Он не знает,
что мир этот держится только на нем,
Что на голос его отзываются колокола.

1987






ЖЕМЧУЖНЫЙ БРИЗ
               
1

Жизнь коротка, а мы поступим мудро
И улетим куда-нибудь туда,
Где есть причал, и нас обнимет утром,
Как изумруд, прозрачная вода.

Пр.

И будет парус, парус, парус наполнять
Жемчужный бриз,
Жемчужный бриз,
Жемчужный бриз.

И будет август, август, август исполнять
Любой каприз,
Любой каприз,
Любой каприз.
2

Зачем грустить, когда на белом свете
Есть и цветы, и пальмы, и прибой,
И столько мест, где расставляет сети
Слепая страсть и вечная любовь.

3

Нас ждет страна, где кольца и агаты
Порой приносит щедрая волна,
Где хватит всем рубиновых закатов
И золотого нежного вина.
 
1987               
               







КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА

1

Оглянись, постой, не исчезай,
Задержись хоть раз в моей в судьбе,
Если есть на свете ад и рай,
Этот ад и рай живет в тебе.

Пр.

Красивая женщина,
Красивая женщина —
Мой нежный и праздничный сон.

Красивая женщина,
Красивая женщина,
Тобой я убит,
Тобой я убит,
Тобой я убит
И спасен.


2

Оглянись и светом озари.
Я устал от слов и суеты.
Если мне тебя не покорить,
Для чего так часто снишься ты?

3

Даже если сбыться не дано
Этим снам, и зыбкие мечты
Смоет дождь осенний — все равно! —
Я хочу, чтоб вечно снилась ты.

1988











ГОРЬКИЙ БЛЮЗ

1

Ты опять с гитарою бродил
По безлюдным улицам всю ночь.
Вышло так, что ты любил один.
Вышло так, что некому помочь.

Пр.

Блюз, только блюз —
Мечты разбитой звуки,
Блюз, только блюз
Делил с тобою муки,
Делил обид и скорби груз
Блюз,
Горький блюз,
Твой горький блюз.

2

И блестел, как бритва, и дрожал
Звездный луч на плачущей руке.
И никто тебя не поддержал,
Когда ты висел на волоске.

3

И рождала музыку печаль,
Обжигая сердце глубиной.
Но когда от боли ты кричал,
Ни одно не вспыхнуло окно.

1988





ЯУЗА

1

Старинные кларнеты,
Гитары и гобои,
Сыграйте мне про лето
И небо голубое.

Сыграйте мне про полдень
И лодку на песке,
Про купола и волны
На Яузе-реке.

Пр.

Яуза, Яуза,
Что ж ты молчишь?
Яуза, Яуза,
Где твой камыш?
Где же,
Где же твоя
Золотая лоза,
Яуза, Яуза,
Я-у-за.

2

Сыграйте мне, свирели,
Про розовые травы,
Про голоса и трели,
И шумные дубравы.

Сыграйте мне про грозы
И ветер в тростнике,
Про облака и грезы 
На Яузе-реке.

3

Сыграйте мне про осень
И золото лесное,

Про берега и плесы,
Уставшие от зноя.

Сыграйте мне про вербу,
Про шелест и покой,
Про все, что отзвенело
Над Яузой-рекой...

1988

















ЛИЛОВЫЙ ПЕРЕУЛОК
 
1

В Лиловом переулке до утра
Горят огни и музыка играет,
Окончилась гастрольная пора,
А скрипка плачет, словно умирает.

Пр.

Играй, скрипач, играй,
Про мимолетный рай,
Пускай прольются слезы страсти юной.

Играй, пока печаль
Горька и горяча,
Пока не обожгло снегами струны.


2

В Лиловом переулке вздрогнет грач,
Осенний грач, он улетит с рассветом,
И ветер распахнет дорожный плащ,
Чтобы обнять заплаканное лето.

3

В Лиловом переулке тишина,
В Лиловом переулке все лилово,
И утро у дождливого окна
Стоит и ждет еще хотя бы слова.

1989


          








ЛЮБОВЬ

1

Ты всегда приходишь вдруг
И уводишь за собой
И царей, и верных слуг,
И монахов, и рабов.

Твои крепости горды,
А владенья велики:
От мерцающей звезды
До протянутой руки.

2

Беспощадны и чисты
Твои стрелы, прикажи —
И опять сожгут мосты,
И умрут твои пажи.
Ты прекрасна, но горька,
И твоя слепая власть
Нас возносит в облака
Или втаптывает в грязь.

3

Ты меняешь имена,
И не счесть твоих измен,
Но в любые времена
Сладок нам твой тяжкий плен.

Ты всесильна и слаба,
Ты одна над нами Бог,
Ты и жребий, и судьба,
А зовут тебя Любовь.

1989








СМИРИСЬ

1

Любовь прекрасна и грустна,
Еще вчера была весна,
А за весной вдруг наступила осень.

Глотает город горький дым,
Ход времени необратим,
Что мы хотим, у нас никто не спросит.

Пр.

Ветру не скажешь: вернись.
Листья не остановить.
Все бесполезно — смирись:
Кончилось время любви.


2

Кто виноват, что дождь стучит,
Что кровь остыла и молчит,
И рук твоих согреть уже не может.

Когда вокруг сплошной распад,
Все попадают в листопад,
Сегодня я, а ты немного позже.

3

Проходит в мире все, увы...
Учись смиренью у травы,
Когда ее холодный снег заносит.

Не говори, что вьюга зла,
Скажи спасибо, что была,
Была любовь, была весна и осень.

1990


МУЗЫКАНТУ

1

Встань,               
Встань и одолей свой страх,
И шагни судьбе навстречу.

Стань
Чище и добрей, чем враг,
И от ран тебя излечит —

Пр.

Свет, свет, свет,
Тот волшебный мерцающий свет
Чистых и гордых вершин.

Свет,
Поднимающий над суетою сует
Хрупкие крылья души.


2

Пой,
Даже если больно, пой,
И, пока дорога вьется,

Верь,
Верь, что не напрасна боль
И не зря над миром льется
Свет...

3

Там,
Там, где оборвется след
И остынет гриф гитары,

Свет,
Пусть всегда струится свет,
Свет, который ты оставил.

                1989




РУСЬ

1

Люблю тебя, когда вскипают волны
И над рекой трепещут небеса,
Когда в огне летящих с неба молний
Вдруг вспыхнет крест, заброшенный в леса.

Земля моя — погосты и остроги,
Короткое, как выстрел, имя — Русь...
Люблю твои размытые дороги,
Люблю твою доверчивую грусть.

2

Люблю, когда вокруг блестят зарницы
И озаряют кроны тополей,
Когда твои мерцающие ситцы
Полны дыханьем девственных полей.
Люблю твои бессмысленные ветры,
Срывающие с храмов купола.
Люблю тебя за то, что безответной
Так много лет любовь моя была.

3

Люблю твои державные порывы,
Которые ничем не оправдать.
Люблю тебя за то, что даже ивы
Ты научила плакать и страдать.

Люблю тебя за все, что до могилы
Я не прощу и не смогу забыть,
За то, что у меня хватило силы
Всю жизнь не мать, а мачеху любить.

4

Уходит жизнь... Недолго песням литься
В слепящее горнило бытия,
Но и тогда, когда прозолотится
В последний раз над ним душа моя,
Она шепнет немеркнущей отчизне,
Как шепчет, замерзая, желтый лист —
Пристало всем уйти из бури жизни
В ту землю, над которой поднялись.

1989




















       Я ЖИВУ
                НА
                ПОКРОВКЕ








































КАПЛЯ

Когда мне говорят: не так живу я...
Я вспоминаю каплю дождевую.
На что уж ветер, кажется, мастак
Сбивать с пути, а капли вот никак
Не одолеть ему.

В огне и мгле
Летит она к неведомой земле,
К дымящимся озерам и лесам...
Минует срок — и снова к небесам.

И что ей, очарованной полетом,
До алгебры падения и взлета!

1980









ПОКРОВСКИЕ ВОРОТА

Я живу на Покровке,
В коммунале глухом,
В двухметровой кладовке
Задыхаясь стихом.

По ночам моя клетка
И темна, и дымна.
Осуждает соседка.
Осаждает жена.

Я, наверно, пропащий:
За багровой стеной
Мне мерещатся чащи
В тишине ледяной,

Белолицые девы,
Дымный храп лошадей

И грудные распевы
Неизвестных людей.

Ах, Покровка, Покровка —
Кровля, кровь, Покрова...
До Кремля — остановка,
А была вся Москва.

1981

















* * *

Кисти акаций,
И ранняя осень.
Ей восемнадцать,
А мне двадцать восемь.

Вечер струится
Солнцем прострочен.
Можно влюбиться,
А можно — не очень.

Можно шататься
В сумерках мглистых.
Можно на танцы,
И можно на пристань.

Можно забраться
В старую дачу

И целоваться —
А как же иначе!

Долго и снежно,
И окаянно...
Можно, конечно,
И все-таки странно:

Ей восемнадцать,
А мне двадцать восемь.
Кисти акаций
И ранняя осень.

1981









 * * *

В парадном сумрачно и сухо,
И почему-то пахнет хной.
Я жду, когда уснет старуха
И загремит замок дверной.
 — Входи.
Крадусь по коридору,
В прихожей узкой, как пенал,
Бросаю плащ на пестрый ворох —
Ну что ж! Обычный коммунал.
Здесь жил какой-нибудь каретник,
Вот так же где-то у окна
Пылился и хирел столетник,
Гудели мухи допоздна.
А по утрам кричал молочник:
Сметана, сливки, молоко.
Цок-цок, — перебивал извозчик,
И было слышно далеко.
Я увлекаюсь разговором
О самоварной старине...
.............................................

Моя красавица не скоро
Еще приблизится ко мне
И постарается казаться
Умней и строже, чем вчера,
Но нравится и мне, признаться,
Ее нехитрая игра.
Я рад, что есть вино и свечи
И нам не могут помешать.
Как хорошо продолжен вечер!
Как славно чувствами дышать!
И знать, что в час, когда пробьется
Зари сиреневая нить,
Нам, слава богу, не придется
Искать, о чем поговорить.

1982







РЕМИНИСЦЕНЦИЯ

Вокзал. Холодное радушье —
Попробуй что-нибудь спроси...
Автобус, красный от удушья,
Готов передавить такси.

Цыганский табор. Стан татарок.
Гостиницы. Расчетный час.
Броня. Девятый слет доярок.
Неунывающий Кавказ.

Арбат. Останкинское пиво.
Приобретенческий оскал.
Штаны индийского пошива
И колбаса с финляндских скал.

За что такие терпишь муки?
За день набродишься, как лось.
Москва! Как много в этом звуке
Для сердца русского слилось...

1982
* * *

От печного тепла одолеет истома,
Можно славно сидеть и болтать до утра.
Мне опять повезло: друг снимает полдома
И в придачу к нему половину двора.

Завтра праздничный день.
Мы проснемся к обеду
И, накинув пальто, к телефонам махнем,
И не раз прозвучит чье-то дальнее «еду» ,
И вернется назад нашим радостным «ждем» .

Собирайся, братва! Налетай на природу!
Это ж сорок минут — вот и вся маета.
А такой красоты вы не видели сроду,
Потому что иная везде красота.

Здесь такие места, просто диву даешься.
Да и звезды, пожалуй, немного крупней.
А в колодце вода — по утрам не напьешься!
Мы тут пьем ее, пьем уже несколько дней.

Мы поставим на стол и нальем, что придется.
Мы для вас соберем наших лучших подруг,
И на чьем-то лице не случайно замкнется
Двух сияющих глаз электрический круг.

Значит, все решено...
Вы уже сговорились.
Значит, пьем за любовь и за первую ночь!
Мы устроим потом, чтобы все удалились,
Ну а больше ничем мы не можем помочь.

Вот и вся наша жизнь!
Возмущенно и строго
Пробивается день в крестовину окна.
Видно крыши, и снег, и забор...
Лишь дорога,
Как ни щурю глаза,
И на шаг не видна.

1982






НЕДОТРОГА

Какая нынче выдалась зима!
Огни и те застыли на дороге.
Я рассказать хочу о недотроге,
Которая измучилась сама.

За ночью ночь, запутавшись в словах,
Она сидит в кольчуге белоснежной.
Ее страшит не то, что неизбежно,
Ей страшно утонуть в своих снегах.

Но крепость ждет, когда подступит враг,
И потаенно плавит бастионы,
И перед тем, кто видит покоренной
Ее, сама расстелет белый флаг.

Но я боюсь, что слишком много льда
Я растопил, и сердце омертвело,

Что не кольчугу ей, а саван белый
Когда-нибудь оставлю навсегда...

Что из огня получится вода,
Что не сдержу растрепанные нервы,
А более всего того, что первой
Она меня не бросит никогда.

1982














* * *
 
Вторые сутки кутерьма,
Еще одни — и мы без денег.
Кто здесь проснется в понедельник,
Хозяйка выберет сама.

С утра — квартира ходуном...
Меня сажают за гитару,
Хозяйку в круг — ну чем не табор!
И вдруг очнешься — за окном
Зима.

И снова занялось
Кристально-чистое цветенье.
Какие странные растенья!
Как тонко все переплелось!

И долго в хрупких кружевах
Трепещет мысль под строгим взором,
Глухая к праздным разговорам,
Невыразимая в словах.
1982



* * *

В этом городе праздном,
В этом царстве мышей —
Только ангел соблазна
Не изменит душе.

Знает ангел, где виться,
Как смущать до зари,
И приводит девицу,
И смеется — бери!

Шепчет дева: «Не надо...» ,
Но уже пролегла
Между раем и адом
Грозовая стрела.

И всю ночь бесполезно
Ангел скорби поет.
Что ж! Падение в бездну —
Это тоже полет.

И за это не жалко
Тлеть на адских углях.
Ах ты, черная балка,
В белоснежных полях!

1982














* * *

Ты останешься с другом,
Как осталась со мной,
Просто поздно, и вьюга,
И не все ли равно...

Всхлипнет жалко и тесно
Ваш случайный ковчег,
Ты задышишь невестой
На горячем плече.

Что же делать мне с вами?
Я не лучше и сам.
Только скрипну зубами
И пошлю... к небесам!

1982








* * *

 Я пировал на жестком пледе
 Для ископаемых повес,
 Прижавшись к ветреной победе,
 Которую томила бес-

Сонница и пылкий возраст,
Когда у темного леска
Всю ночь раскачивает хворост
Неутомимая рука.

Итак, она была ошибкой
Из своры самых дорогих,
Когда случайная улыбка
Приводит тысячу других

И, незаметно вырастая
В громоподобное — ЖЕНА!

Срывается, как волчья стая.
За все, за все своя цена!

За кровь. За бешеную пену.
За этот резкий поворот
В пародию.
Умри, поэма!
Маэстро — туш!
Пускай умрет.

1981















ВОСПОМИНАНИЕ О ЗОЛОТОМ ВЕКЕ

Первые сливы,
Месяц шестой,
Щи из крапивы,
Век золотой.

Знойные кони,
Солнечный пруд,
Полдень прозвонит —
Кушать зовут.

Счастье с пеленок,
Дом навсегда,
Стадо буренок,
Радость труда.

Вечер, улыбки,
Липовый чай,

Скрипы калитки —
Милый, встречай!

Утром разбудят:
Тишь, благодать —
Жили же люди,
...........................!

1982

















       ПТИЦЫ
               НАШЕЙ
                ЛЮБВИ











































* * *

Синий снег за окнами летает,
Чья-то тень приклеилась к столбу,
Это значит: кто-то поджидает
Девушку, попутчицу, судьбу.

Я смотрю в морозные узоры
И пытаюсь в розовом стекле
Угадать их пламенные взоры —
Знак весны в холодном феврале.

И, заслышав звук шагов скрипучих,
Думаю, вот так спешил и я...
Да свершится ваш счастливый случай!
Да минует вас печаль моя.

1983





ПРОЕЗДОМ

Ты нагрянешь проездом,
По делам, как всегда.
Три часа до отъезда —
Мне не важно, куда!

Возле площади белой
Наудачу и риск
Повернешь онемелый,
Индевеющий диск.

Я тебя не узнаю,
А узнав, закричу,
Что уже выезжаю,
Что, конечно, хочу.

Брошусь в шум, в равнодушно               
Шелестящий прогресс —
Стойте, частные души!
Грабьте, мне позарез...
И запляшут пред нами
Сумасшедшие дни.
Жарко вспыхнет огнями
Драгоценный «Ани» .

И под светом кромешным
Смыслу наперекор
Жизнь продолжит наш грешный,
Дорогой разговор.
               
Ну, а позже... А позже
Мы расстаться должны.
Набродившись до дрожи,
Я махну в «Сандуны»

И, немея у алой
Печки, полной тепла,
Замечтаюсь устало,
Кем ты стать мне могла.

1980







ГЕРАНЬ

 — Прощай.
 — Прости.

...И руки, словно плети,
Безвольно опадающие вниз.
Мы родились с тобой в одно столетье
И, кажется, навеки разошлись.

Ну что ж, живи, герань свою расти,
Лелей окно в изнеженных бутонах,
А я люблю цветы на горных склонах,
Им без дождей и звезд не расцвести.

Ну что еще...
Постой, ты помнишь запах
Недорогих взъерошенных мимоз?
Он будет приходить на тонких лапах,
Когда слабеет мартовский мороз.
Ты выглянешь в окно — какая рань!
А он стоит подтаявший и горький,
Как крошка табака и капля водки.
Как хорошо рвануть тугие створки!

Но где уж тут, когда вокруг герань.
               
1981















* * *

Не описывай женщин с улыбками хмурыми,
Лязг железа и шумный, прокуренный зал...
Напиши: пахло курами —
Вот и вокзал!

Воздух пахнет водой,
А разлука — перроном.
Перепуталось все,
Пахнет мокрой известкой пальто,
Пахнет комната
жестким, плацкартным вагоном —
И, куда я приеду, не знает никто.

Может, я и не еду,
А все еще переезжаю...
Верность пахнет изменой,
А ревность — тобой,
Пахнет кражей — любовь,
Одиночеством черным — скрижали,
И все вместе — судьбой.
1982
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ

Вздыхал.
Провожал.
Понемногу влюбился.
Добился.
Боялся, что снова уйдет.
Дождался.
Свихнулся.
Почти застрелился.
Напился.
Подумал —
И это пройдет...

1982








* * *

Ты опять не пришла.
Я поплелся куда-нибудь,
обдавая грустью прохожих.
Ее было так много,
что надо мной стали собираться тучи.
Скоро уже накрапывал дождь.
Когда я смотрел в сторону твоего дома,
в небе метались отчаянные фиолетовые молнии.
В сумерках я забрел в сквер,
где впервые поцеловал тебя в сердце.
Хмурые, продрогшие листья жалобно шипели.
Я шагнул в нашу беседку —
из-под купола с криком
сорвались две взъерошенные вороны.
Я отшатнулся.
Так вот они, оказывается, какие —
птицы нашей любви.

1982


ОЖИДАНИЕ

Жидкая, лиловая ночь.
Зеленый маятник электронного одиночества.
Шампанское с бегущей надписью:
... осторожно.........................
... нежность... опасна...........
... для... вашего... здоровья.
Сумасшедший, расписывающий лепестки роз,
и на каждом:
«Влюбленному идиоту... от него же».
И единственная мокрая звезда
над вполне нормальным таксистом,
разбрызгивающим по городу
болотные огоньки надежды.

1983









* * *

И все-таки мы с тобой встретимся.
Это будет ночь ночей!
А утром ты набросишь мою рубашку
И станешь ходить по комнате
Уверенно и спокойно,
Как будто мы прожили целую жизнь...
Неужели, это и есть счастье?

1983
































ЗАВТРА

Ты говоришь: завтра... завтра... завтра...
Почему ты так уверена, что оно будет?
Ты женщина, ты живешь, как бессмертная,
А я дрожу над каждой минутой.
Я не верю в завтра.
Завтра — это мираж, призрак,
ветхий «Летучий Голландец» ,
в трюмах которого брезжит бесконечное вчера.
А жизнь — это всегда сегодня.
Сегодня мне тридцать три.
Я живу с кошкой.
С кошкой, никогда не выходившей из дома.
Наверное, она считает меня огромным котом.
В ее голове плохо укладываются миллионы.
Я кажусь ей единственным.
Она спит у меня на плече.
Интересно, кому предназначено второе?
Я не уверен, что это ты.
Может быть, Она уже жила
или будет жить,
и мы просто разошлись во времени.
Мир слишком велик,
чтобы найти Единственную.
Неужели ты права,
и я зря искал Ее столько лет?
Неужели ты догадалась,
что единственным может стать любой,
кто вынесет это бесконечное:
завтра... завтра... завтра...

1986













КОЛОКОЛЬЧИКИ

Сердце — маленький колокольчик.
Где вы, колокольчики?
Тихо.
Ну хотя бы один колокольчик...

Снег пахнет ландышем.
Дождь — фиалками.
Все остальное — одиночеством.

Ландыш — колокольчики на конвейере.
Выше — фиалковый вопль отчаяния:
«Все вы одинаковые!»
Эхо:
«И вы, и вы, и вы...»

Эх вы, колокольчики!

1986



ШЛЯПА

Вы никогда не задумывались,
почему вы носите именно эту шляпу?
Она подошла вам?
А, может быть, вы подошли ей?
Не старайтесь разговорить шляпу,
пусть будет молчаливой.
Иначе вы узнаете,
что шляпе нужно в Париж
и у нее есть свои интересы,
на которые вам, конечно, наплевать;               
что какой-то Стасик сдувал бы с нее пылинки
и уж никогда бы не помчался
за первой попавшейся кепкой;
и, наконец, что жизнь без сапог в тон
совершенно бессмысленна...
Мир полон шляп!
Мягких и романтичных,
строгих и легкомысленных,
с ленточками и без.
И любая из них могла бы стать вашей.
Но выбор сделан.
Дело, как говорится, в шляпе.
Но что если среди них все-таки была
та самая, единственная,
предназначенная именно вам?
Что если все-таки была?

1987
























           ШЕЛЕСТ    
                ЗЕМЛИ







































* * *

Тридцать лет.
Я стал сентиментален.
Не могу сдержать порою слез.
У любви исход всегда летален...
Сделайте, пожалуйста, наркоз!

1983














ДВЕНАДЦАТЬ ДОМРАБОТНИЦ

Она вспыхнула, и все объяснилось.
Оказалось:
я зол,
не умею целоваться
и никогда не заведу домработницы.
Я представил ее домработницей —
и задохнулся от смеха.
На всякий случай она закричала,
что я не прав, и пользуюсь тем,
что живу совершенно в другом городе.
Это был уже полный вздор!
Я всегда жил рядом,
только в другой галактике.
В общем, я не стал спорить и гордо ушел.
Вечером я напился и вызвал по телефону
сразу двенадцать домработниц.
Они целую неделю валялись в постелях
и чуть не умерли с голоду.
Впрочем, вы уже поняли,
что мы любим друг друга,
и мне здорово повезло...

1982





















* * *
 
Бакинский рай. Альпийский вектор
Цен на арбузы за углом,
Неистребимый частный сектор
Под государственным крылом.

Асфальт, расплавленный до глянца.
Аул у рыночных низин,
Взирающий на иностранца,
Как на валютный магазин,

И воспаленные химеры
В глазах у праздных горожан...
Как просто стать миллионером,
Снабжая льдом Азербайджан!

Сады. Оливковые выси
Рабынь, не смеющих глядеть,

Не допускающих и мысли,
Что ими можно овладеть.

И лень, застывшая, как лодки,
В безоблачном, каспийском дне,
Перебирающая четки
Веками в сонной чайхане.

Огни. Стальные экипажи.
Свиданий бешеный мотив:
Чем ослепительнее пляжи,
Тем ярче ночи негатив!

И мысль, что ты уже несносен
В гостях, и месяц пролетел,
Что где-то под Москвою осень,
И все должно иметь предел.

Прощай, Баку! Кавказским рогом
Я пью за Каспий голубой.
Я ничего не брал в дорогу,
А увожу с собой любовь.

Пусть эта девушка с руками
Небесными, как перевал,
Мне свяжет что-нибудь на память,
Чтоб я не очень горевал,

И, загрустив в холодный вечер,
Когда стекло гудит от вьюг,
Согрел печаль мечтой о встрече
Стремительной, как слово «юг» .

1983












ДВОРНИК

Сентябрь. Безоблачно и поздно.
Тускнеет золото в садах.
Смотри! Одни и те же звезды
Мы видим в разных городах.

Звезда любви.
Звезда измены —
Полуистлевшая звезда.
 — Пойдем со мной?
 — Ты знаешь цену
Падению?
 — Чужому, да.

Ну что ж! Потешим оболочки.
По пояс в тине голубой
Бреду, но где-то в главной точке
Я все же остаюсь с тобой.

Куда брести?
Я весь в прошедшем.
Да! Я люблю свою печаль.
Но дворник, дворник сумасшедший
Листву гоняет по ночам.

Вставайте все!
Сгребайте кучи —
Согреемся...
И вдруг с трудом:
 — Пойдешь со мной?
 — Нет, все же лучше
Домой.
 — А где он, этот дом?

1984










ДЖУНГЛИ

На дне моей гитары спят джунгли.
Когда ты приедешь, они проснутся
и мы увидим тигренка и орхидею.
Это очень просто,
главное, чтобы ты приехала.
Если можно, приезжай в сумерки
и привози с собой море,
я ведь люблю море,
море и тебя,
может быть, потому,
что вы всегда далеко.
Потом будет дождь
и ночь с зелеными глазами —
ночь тигренка и орхидеи.
Ты ведь приедешь?
Иначе они никогда не проснутся,
маленькие джунгли
на дне моей гитары.

1984

* * *

Стрелка газовая почти
По зеленым огням течет,
Если сдвинуть ее к шести —
Сразу надвое рассечет.

Время, бремя ли поползет,
Будут разные города,
Если очень не повезет,
Мы не встретимся никогда.

Кто-то тихо меня вместит,
Словно я сквозь него прошел,
Пламя новое засвистит
И разрежет ненужный шов.

Вспыхнут брызгами небеса,
Дождь железный проморосит,
Реактивная полоса
До семи еще повисит.

1985
* * *

Мой пессимизм — отчаянная нежность
Дыханья, согревающего лед.
Как тень, меня срезает неизбежность,
Несущая вечерний самолет.

Все срезано — и облако, и птица.
Что нежности на свете тяжелей?
Той молнии, которой не пролиться?
Той ласточки, прикованной к земле?

Но тень летит! И срез не запорошен.
Не снег, а град гремит по городам,
И каждая из тысячи горошин
Поет: «Вам нежности? Хотите, я отдам?»

Нет! Не хочу. Довольно отторжений.
Реву один на взлетной полосе:
Что стоит ваша сила притяженья,
Когда я улетаю насовсем.


«Всем кораблям в кровавом ореоле!
Всем мотылькам, сбивающим огонь!
Не оставляйте женщину на поле...»
Кто говорит? Не слышу ничего.

Какой огонь? Я расправляю плечи.
Где женщина? Я вижу только лед...
«Там человек взлетел!»  — кричит диспетчер
И в сторону отводит самолет.

1985











* * *

Я видел труп у аэровокзала,
Он приезжал кого-то провожать,
Спокойно вдруг спросил:
«Ты все сказала?»
Как будто кто-то может все сказать.

Он что-то говорил и улыбался,
Сдавал багаж, стараясь быть живым,
Ходил в буфет...
Он с женщиной прощался,
Которая уже простилась с ним.

Когда, вздохнув, стеклянная калитка
Захлопнулась и бросила к ногам
Весь холод дня, дождливая улыбка
Свела гортань, и зарыдал орган.

Он вышел вон, растоптанный, как слякоть,
Вошел в трамвай и встретился со мной,
И я не знал, кому его оплакать,
Когда в окно повеяло весной.
Я закричал ему:
— Не надо драмы!
— Пошлите телеграмму... — закричал.
Трамвай звенел, разбрызгивая  рамы.
Весь мир звенел, и только он молчал.

Я понял все, он пережил разлуку
И верность. Но зачем же множить зло?
Послушайте!
Он протянул мне руку:
«Спасибо... ничего... уже прошло».

1985



   









* * *

Я знаю женщину, она
Чиста, как лед на горных склонах,
Как молния в степях зеленых,
Как лезвия голубизна.

Но что о женщине сказать,
Когда она ушла в морозы,
Как эти ледяные слезы,
Которых мне не удержать.

1985







* * *

—Спи, ласточка, —
так я шептал тебе.
—Спи, ласточка, —
я говорю себе.
Отщебетали.
Где же мы?
Провал.
Ты — за море.
Я здесь зазимовал.
Мы сильные.
Но снег сильнее нас.
Все в инее.
Спи, ласточка.
Спи, лас...

1986








* * *

Весна. Письмо на пыльном томе —
Так обрывается любовь.
Плечо, занывшее в истоме,
Уже не властно над собой.

Бросай свой вызов расстояньям,
Он канет где-нибудь в пути.
Законы противостоянья
Сведут, чтоб снова развести.

Захлопнешь май, откроешь лето —
То жук, то облако ползет.
Две утомленные планеты
Склоняются за горизонт.

И ничего уже не тает!
Светло и глухо по ночам,

И только дымка золотая
Еще мерещится плечам.

И только ласточка со свистом
Проносится в небытие.
Все кончено... да нет... так быстро...
И все же жизнь берет свое.

1985














ШЕЛЕСТ ЗЕМЛИ

Никогда не оскверняйте ночного моря.
Любящими и любимыми,
Дрожащими от восторга и страха,
Войдите в него,
И море отдаст вам самую прекрасную
И печальную вещь на земле —
Вечность.

Звезды! Сколько их было!
Они падали — голубые, зеленые, загаданные...
Хочу, чтобы ты была со мной!
И ты была.

Потом было пусто,
И я думал, что смерть —
Это не так уж страшно,
Если все — было.

Помнишь: мы заблудились и долго бродили
Между белыми,
похожими на большие склепы дачами,
И все они были с беседками и виноградниками.
Никогда не приеду туда один.
Зачем мне столько беседок и виноградников?

Еще помню дерево,
Одинокое, прокаленное солнцем,
Дерево, ставшее автобусной остановкой.
Каждую ночь я прихожу к нему,
Чтобы поговорить с тобой.
Каждую ночь ветер уносит мои слова
И оставляет лишь шелест песка, моря и листьев.
Вечный шелест земли...

1985









ЗАПОМНИ МЕНЯ ТАКИМ

Серый, дождливый пляж.
Ветер, свистящий в мокрых кабинках.
Мутный, осенний прибой,
ржавый от листьев и газет.

Зачем ты приходишь ко мне,
зачем бросаешь свои холодные капли...

Чайки!
Как они кричали,
бесцеремонные, кавказские чайки.
— Алыча! Алыча!
Самая лучшая алыча!
Купи, красавица.
Бери, красавица.
Бери так...
 — Спасибо.

Милая глупая чайка,
ты никогда не поймешь,
за что красавицы любят нищих.
Серый, дождливый пляж,
помнишь, как я летел над тобой,
молодой и влюбленный,
смуглый от воды и солнца,
неисправимый, вечный мальчишка.

Запомни меня таким.
Запомни, как помнишь море —
снежным и голубым,
вспыхивающим и смеющимся,
неутомимым и ласковым,
как золотая каспийская волна.

1987











           ЦЕПЬ
                НА
                ПАМЯТЬ






































ЛИСТЬЯ

Утром холодным,
Вечером мглистым
Падают листья,
Падают листья.

Желтые — с ивы,
Красные — с клена,
Неторопливо,
Завороженно.

Время настало —
Что же держаться?
Листья устали
С жизнью сражаться,

С ветром, с лучами,
С тесным пространством —

Это печально?
Это прекрасно!

Хрупким растеньем,
Деревом, птицей
Стать на мгновенье
И превратиться

В шорохи,
В сумерки,
В грустные мысли...
Падают листья,
Падают листья.

1981


 


* * *
               
Что случилось? А вот что:
Не с кем поговорить,
Ни камина, ни почты,
Чтобы грусть озарить.

Гей, вы, струны-певуньи,
Подневольная рать,
Жмитесь к теплой латуни,
Будем песню слагать.

Про гранитные кручи
Над сосновым плотом,
Про леса и про тучи,
И, конечно, о том,

Как костры разгорались
И как искры неслись,

Когда все мы влюблялись,
Когда все мы клялись.

И несла наши клятвы,
Не краснея, вода,
И, казалось, обратно
Их не взять никогда.

И никто не заметил,
Как сирень отцвела.
—Хватит, — выдохнул ветер, —
Ваша юность прошла.

1982












ХОЗЯИН САДА

Осенний сад уже не удержать,
Он ждет зимы. И не сердись, хозяин,
Что ты ушел, и чьи-то руки взяли
Из сада то, чего тебе не взять.

Сады, сады! Вы сберегали плод,
Пока листву не охватило тленье.
Но срок настал, и вот оно — прозренье!
Его унес случайный пешеход.

И все-таки останься навсегда,
Худой подросток утреннего сада,
И если он шепнет тебе «не надо»,
Прислушайся, и ты услышишь «да».

И не жалей — ты слышишь! — не жалей
О том, что станет горек плод с годами,

Что кто-то за тобой пройдет садами,
И нет хозяина у сада на земле...

1982






















* * *

Стал я мудрым, худым и колючим,
Некрасивым и опытным стал.
Было время, когда самым лучшим
Я себя не на шутку считал.

Пролетела пора заблуждений,
И, к глазам приближаясь твоим,
Я смотрю на себя с осужденьем
И не знаю, за что я любим.

Страшно мне, что, сроднившись со мною,
Ты когда-нибудь все переймешь,
Что опустишь с улыбкой стальною
В сердце острый, отравленный нож.

И, срывая покровы с искусства,
Рассекая святая святых,

Вдруг заметишь, что сложные чувства —
Лишь сплетение самых простых.

Счастье просто, как солнце над крышей,
Как глоток родниковой воды,
Уходи, я сложнее — ты слышишь! —
Я тебе не желаю беды.

Было время, когда самым лучшим
Я себя не на шутку считал.
Стал я мудрым, худым и колючим,
Некрасивым и опытным стал.

                1985












 * * *

Воскресение. Август. Друзья уезжают.
Вот — идут по Тверскому и тают во мгле.
Опустевший бульвар хорошо выражает
Настроенье листвы, устремленной к земле.

Все же зелень крепка, и дорога прогрета.
У девчонок моих потемнели глаза.
Я им только сказал:
Вот и кончилось лето...
Я не сразу и понял,
Что я им сказал.

Как же это звучит —
Вот и кончилось лето...
Словно где-то сквозь дождь просочилась звезда,
Словно кончилась жизнь
и, забрезжив рассветом,
Вдруг пригрезился мост неизвестно куда.
Воскресение. Ночь. На столе догорает
В бесполезных слезах золотая свеча.
Если правда душа с телом не умирает,
Отчего ей так грустно услышать — прощай?

1986

















ПРОЩАНИЕ С ДОНЖУАНСТВОМ

Фонарь над головой
Все будет падать, падать,
Пока не упадет за почерневший дом.
Прощальный поцелуй,
переходящий в память,
Запечатлеет сквер, охваченный дождем.

Пересчитав листву, владелец объектива
Садится в батискаф и, упираясь лбом
В зеленое стекло, за новым негативом
Спускается, чтоб свой малиновый альбом
Пополнить.

В глубине уже намечен профиль,
Все ближе дно и смуглый блеск лиан,
Сейчас в его зрачках
запляшет Мефистофель,
Он бросит ....скаф и выйдет в океан.

Он сбросит все, и сам поверит в то, что
Здесь глубоко и он хотел сюда,
Он будет пить, пока не станет тошно,
Пока не потеряет вкус вода.

Он вдруг поймет, что бездна океана
Не бездна, а какой-то жалкий грот,
Что, погружаясь в смуглые лианы,
Он совершил полет — наоборот...

Что всюду ил и нестерпимо топко,
Что он не Дон Жуан, а Агасфер.
Топь задрожит и выплюнет, как пробку,
Фотографа на тот же мокрый сквер.

Что видит он, любитель погружений,
Листвой уже засыпанный на треть,
Пытавшийся сюжеты всех сожжений
Запечатлеть?

Все тот же дом, фонарь над тротуаром,
Багровый ночью и бесцветный днем,
Двух близнецов, охваченных пожаром,
Идущих поиграть с огнем.

Дождь. Поцелуй. Глухое сожаленье,
Что все прошло — как будто есть чему...
Что за спиной осталось только тленье
Души, не послужившей никому.

И это жизнь!
Но слишком поздно ропот
По истощенным жилам пробежит.
Не Агасфер, а бледный мертвый робот
Покинет сквер, еще с надеждой —
Жить.

1988










ЦЕПЬ

Все на земле разбавлено прохладой,
До счастья не хватает лишь глотка.
Я ухожу печальною наядой
В твое необратимое «пока».

За городом, в черемуховой даче,
А, может быть, в сиреневой избе,
Я залижу обиду по-собачьи,
А цепь возьму... на память о тебе.

Черемуха. Сирень. Какие годы!
Все ярче над рекой багряный флот.
Тускнеет цепь. Ржавеют пароходы.
И намело листвы... невпроворот.

1986













        ПАЛЬМЫ
                В СНЕГУ




































СЕРДЦЕ

Сердце — маленькая усадьба.
Самое светлое воспоминание —
пожар,
самое нежное —
поджигатель.
Гостей много,
а тесно не бывает.
Развлечения по сезону:
весной — прятки,
летом — лодки,
осенью — наливки,
зимой — привидения,
остальное — круглый год.
Если барин умен,
барыня — шельма,
если нет,
тем более.
Во флигеле живет гусар,
считается, что тайно.
Барин знает и дуется.
Шельма смеется —
эко дело!
Живет, и черт с ним.
Время идет.
Усадьба незаметно ветшает.
Ветшает, ветшает...
Вдруг раз — и обветшала!
Тут начинаются дожди,
дороги размывает,
сад желтеет,
шельма грустит,
барин пьет пунши с гусаром.
Иногда они выходят на балкон
с трубками.
—Теперь уж не загорится, —
замечает барин.
—Всякое бывает, —
не соглашается гусар,
и ищет на чем бы остановить взгляд.
За невысокой оградой мокнет луг,
за лугом — речка,
за речкою — церковь,
дальше не видно ничего.
—Веселенькое дело, —
улыбается барин.
—Веселенькое, —
кивает гусар,
и они еще долго стоят,
тихие,
заколдованные,
не чувствующие ни дождя,
ни холода,
ни грусти.

1989












ГИБРИД

Меня приняли за радиостанцию.
Все было, как положено:
интервью, гимны, песни прошлых лет.
Транслируя прямо в эфир,
я пытался вычислить средний возраст
единственной радиослушательницы.
Результат колебался.
Рабочий полдень мы провели на пляже.
Не получив телефона, я стал ясновидящим.
Это было форменное прозрение!
В ее голове крутилось чертово колесо.
К каждой кабинке была приварена табличка:
«ДРУГ ДЕТСТВА»,         
«ПАМЯТЬ ОБ ИНСТИТУТЕ»,
«ЖЕМЧУЖИНА КУЛЬТУРИЗМА»,
«ВСЕГДА ГОТОВ»,          
«АХ, ВИТЕНЬКА»...
Все вакансии были заняты.
Ей просто хотелось отдохнуть.
Она протянула руку —
и радиостанция заработала.
Я передал последние новости
с преобладанием катастроф
и был приглашен на ближайшее шоссе,
где изловил такси,
оказавшееся двухместным.
Изобразив галантность,
я скрыл подлинный текст
и захлопнул дверь так,
что все остальные распахнулись.
Если бы мне было пятнадцать лет —
я бы разбился на велосипеде.
В девятнадцать — попал на гауптвахту.
В двадцать пять — к ......
В тридцать три — в монастырь.
Но мне было тридцать пять —
и я вернулся на пляж.
Кое-кто еще догорал.
Я залез в воду —
она кипела.
Испарив пару литров, я вышел на берег
и столкнулся с нимфой
велосипедного возраста.
В ее глазах светилось минимум сто вакансий.
Я заглянул в свою схему и понял,
что у нас ничего не получится:
она не укладывалась.
Я включился минут на пятнадцать —
для тренировки,
и пошел на автобус.
Она бросилась с обрыва...
и поплыла к острову,
усыпанному ромашками.
Это было красиво.
Я даже передал какую-то увертюру.
Она оглянулась —
и я увидел себя:
на остановку шагал чудовищный гибрид
радиостанции и чертова колеса.
Радиостанции было все-таки больше.
Я успокоился на мысли о том,
что лучше уж быть гибридом,
чем натуральным чертовым колесом.

1988


ШОКОЛАДНАЯ СКАЗКА

Сказки бывают разные.
У меня была шоколадная.
Шоколадным было буквально все:
глаза, волосы, плечи.
Это очень красиво,
особенно если прибавить
немного моря и солнца.
Я облизывался издалека,
видимо, слишком долго.
Когда я приблизился, уже шел снег
и передо мной сверкала ледяная крепость.
Я устраивал осады, штурмы,
мерз в бесконечных подкопах.
Наконец, после целой серии
удачно устроенных пожаров
крепость дрогнула
и выбросила парламентера.
С меня потребовали
чашку горячего шоколада.
Обжигаясь, мы выпили ее вместе
и подписали шоколадный мир.
Через месяц он дал трещину:
ей хотелось, чтобы я стал директором шоколадной фабрики,
меня вполне устраивало
право подавать шоколад.
Пытаясь скрыть трещину,
я построил над ней пьедестал
и сделал Ее шоколадной королевой.
Она нежилась в облаках, изредка просыпаясь,
чтобы узнать,
как обстоят ее шоколадные дела.
С шоколадом было трудно.
Я отдавал ей свой.
Она умела этого не замечать.
Позже выяснилось,
что шоколада все-таки не хватало.
С ней делились и другие.
Я устроил процесс — и проиграл:
меня приговорили
к собственноручному разрушению пьедестала
с конфискацией шоколада
в пользу потерпевшей.
Шоколада у меня так и не нашли:
я отдавал весь.
С тех пор прошло много лет.
Теперь я могу определить по горечи
любой сорт шоколада.
Я узнал, что многие готовят его лучше, чем я.
Но еще никому не удавалось
приготовить точно такой же.
Шоколад больше не обжигает меня.
Я пью его по привычке,
все еще надеясь испытать
что-нибудь похожее
на ощущение от самой первой чашки.
Говорят, это невозможно.
Но я все-таки надеюсь.

1986










КАК Я ЖЕНИЛСЯ НА ВОРОНЕ

Мы оба ошиблись.
Она приняла меня за ворона.
Я думал, что разбираюсь в птицах.
В нужный момент мне подставили лапку
и позволили надеть кольцо.
Так я женился на вороне.
Больше всего она любила выставлять лапку
и любоваться кольцом.
Иногда она улетала к своим подругам —
и они выставляли лапки вместе.
«Ты плохой ворон.
Другие вороны живут лучше»,  —
сказала она однажды и впервые клюнула меня.
Клюв стал чуточку больше.
История повторилась.
Она клевала меня до тех пор,
пока клюв не перестал помещаться в гнезде.
Она шевельнула им —
и я выпал прямо на улицу.
«Бедная ворона, —
 заволновались соседние гнезда, —
он бросил ее».
«Я! Я бр-р-росила его...»  —
хотелось крикнуть вороне,
но она лишь горько вздохнула и спрятала клюв.
Как-то, пролетая мимо,
я обнаружил в нашем гнезде
самого настоящего ворона.
«Хор-р-роший вор-р-он, —
перекликались гнезда.  —
Смотрите! Он опять что-то притащил».
Мне было все равно.
Я спешил к другой птице.
Но и она оказалась вороной.
Потом было много разных птиц,
и во всех них проглядывало что-то воронье.
«Несчастный, — сокрушались гнезда, —
он никак не может выбрать».
Но мне надоело выбирать.
Я решил ждать —
и дождался!
Вороны перестали обращать на меня внимание.
Правдивые сказки редко кончаются хорошо.
И если это конец, то знайте,
что я до сих пор еще верю,
что придут времена,
когда из каждой вороны
будет проглядывать голубка,
а не наоборот.

1987
















ПРИБЛИЗИТЬ ПРАЗДНИК

Можно работать неделю, месяц, всю жизнь.
Можно — дольше...
Можно не спать,
есть бесконечные макароны,
мечтая о новых ботинках и девушке,
которая полюбит вас и в старых.
Можно не иметь угла, друзей,
возможности плюнуть на все и уехать:
просто потому, что не на что.
Можно перебиться, выкроить, обойтись.
Но нельзя без праздника,
пусть далекого, редкого,
но обязательно праздника:
с цветами и музыкой,
с петрушкой и помидорами,
с голосами, летящими над городом:
... да... восьмиэтажный.....................
... немного льда и дольку лимона...
... это ничего, что я с Яшей..............
И, конечно же, с девушкой,
нежно обнимающей сиреневую коробку
вашими драгоценными, новыми ботинками.
Что же за праздник без подарка?
Верьте в праздник.
Ждите его.
Иначе можно сойти с ума,
попасть под трамвай,
выстрелить в сердце,
оставив под пепельницей записку:
«В моей смерти прошу никого не винить».
Читай: «Винить всех»  —
что то же самое.
Впереди всегда должен быть праздник —
бесконечный, звездный...
И праздник-малютка,
без которого нельзя увидеть большого,
сдвинуться с места,
встать,
броситься на пулемет,
ценою жизни оплатив величайшее право —
хоть на минуту,
хоть на мгновение
приблизить Праздник.

1987



















ГЛУПЫЙ ЮРИК

Жизнь остановилась,
а годы-гады шли...
Хотелось что-нибудь вспомнить,
но мешала голова,
особенно в отпуске.
Дома мешали соседи,
в парке патрули,
а также:
вирусы-комплексы,
собаки-комары,
змеи-подружки,
кодексы-тезисы,
не говоря уже о чувстве
отечественного белья
переводимом на французский
лишь словосочетанием —
ЛИНИЯ МАЖИНО.
Чтобы ничего не мешало,
она /о-на!/ смешала водку с шампанским
и сделала маленькую глупость.
Глупость назвали Юриком.
Через ..дцать лет она стала большой.            
Юрик ненавидел кодексы-тезисы,
предпочитая им радости-клевости типа:
джин-тоник,
париж-лондон,
море-пальмы
и т.п. —
и все это на фоне красивых
и очень богатых женщин.
Красивые женщины не любили его,
богатые презирали,
но он был слишком глуп,
чтобы обижаться,
и смешивал водку с шампанским
до тех пор,
пока не женился на самой красивой
и богатой.
Каждый раз, когда он говорил —
ХОЧУ,
ему говорили —
НЕЛЬЗЯ.
Он не понимал, что значит это слово,
поэтому жил глупой жизнью,
в большом доме,
с красивой женщиной,
ежедневно умирая от счастья
под собственной пальмой,
пока не умер окончательно,
так легко,
что даже не успел этого заметить.
В его детских глазах навсегда отразились:
море-пальмы,
персики-розы,
красавица-женщина
и бесконечная голубая глупость...

1990









УЛИТКА

Это был теплый, дождливый год.
Дождь шел так долго,
что его уже никто не замечал.
Город зарос лопухами и шампиньонами.
Я сидел у окна,
наблюдая за передвижениями улиток,
осмелевших от сырости и тепла.
Иногда я звонил в дождь,
и одна из них приходила ко мне.
Получив тапочки,
она принималась шаркать по комнате,
пытаясь определить:
достаточно ли у меня тепло и сыро.
Мне казалось, что достаточно.
У нее было свое мнение —
и она исчезала.
Я звонил другой.
Все они шаркали,
имели мнение и что-то искали.
Я долго думал — что?
Потом догадался:
они искали у меня перламутровую раковину.
Я возненавидел улиток и замуровал окно.
Они преследовали меня по ночам.
Когда становилось совсем грустно,
я просыпался и уходил в дождь.
Было так темно,
что я потерял надежду.
«Я ни на что не надеюсь, ни на что...»  —
повторял я, то и дело
налетая на какие-то заборы.
Кому-то это очень не понравилось,
и он сделал так,
чтобы я налетел на нее —
мою осеннюю улитку.
Она дрожала от холода и надеялась.
Дрожала и надеялась.
Я хотел размуровать окно,
но ей нравилось и так.
Я долго согревал ее чаем,
прежде чем она поверила мне
и сбросила раковину.
Я прикоснулся к ней —
и комната наполнилась голубым
мерцающим сиянием.
Дождь кончился,
успев подарить мне самую редкую,
перламутровую улитку.
Странно, но она совсем не любит
свою раковину.
Когда ей становится холодно,
она прижимается ко мне —
и наши изгибы совпадают.
Мне нравится быть ее раковиной.
Раковиной — надолго.
Если она исчезнет —
не потому, что ей так захочется,
а потому, что все когда-нибудь исчезает —
на кончиках моих пальцев
обязательно останется немного сияния.
Немного, но вполне достаточно,
чтобы вынести тот,
самый бесконечный из всех дождей...

1987


ПАЛЬМЫ В СНЕГУ

Январь. Ялта.
Вчера был дождь,
а сегодня солнце и пальмы в снегу.
Набережная оживает и пытается пить сок,
от которого сводит зубы.
В Ялте нельзя одному:
слишком торжественно и красиво.
В такие места приезжают умирать
или писать воспоминания.
Здесь есть все, чтобы вспомнить жизнь:
туман, море, женщина на причале,
зыбкие, влажные ночи,
полные шелеста и огней...
кому нужна красота,
если ее не с кем поделить?
Только чудовище
может наслаждаться в одиночку.
Я знал это.
Знал и все-таки приехал.
Почему я один?
Почему мы одни?
Мы, променявшие ежевечернее счастье
на единственную ноту
из грядущей гармонии.
Мы, не признающие дирижеров,
ибо гармония не оркестр,
а мы не инструменты.
Мы знали, на что идем.
Одиночество — не стечение обстоятельств.
Им ограждаются, как стеной,
чтобы успеть хоть что-нибудь.
Каждые три дня мы устремляемся в пролом,
влюбленные лишь в собственную тюрьму.
Мы непоследовательны:
обжигаясь на молоке,
мы дуем на воду.
Нам нравится обжигаться.
Отмерив семь раз,
мы режем в любом месте,
даже не пытаясь свести концы с концами.
Мы начинаем с Ялты и пальм в снегу,
чтобы начать с чего-нибудь.
Нас не пугает бесконечность.
Пусть другие убеждают друг друга,
что существует нечто
законченное, совершенное,
что по-другому и быть не могло.
Все! Все могло быть иначе!
Самое удивительное, что вышло именно так,
что пальмы оказались в снегу,
а снег — в Ялте.
Хотя, что же тут удивительного?
Самые обыкновенные пальмы в снегу.

1988


















           КРЕСТ
                И
                МОЛОТ








































* * *

Сад отцветает незаметно.
Прощай, вишневая пора.
Жизнь, вспомни:
Я ведь был бессмертным
Еще вчера.

Ах, юность — розовая балка,
Сосна, взлетающая ввысь...
Какие там цвели фиалки!
Какие молнии неслись!

Какая девушка смеялась
В моем зеленом шалаше,
Как мало от него осталось,
Какой раздор царит в душе.

Нет, ничего не пролетело,
Все также радует гроза,
Пусть потеряло легкость тело,
Но стали мудрыми глаза.

Мы видим все, все наши ...измы,
Окаменевший в парках бред,
Экранизацию марксизма,
Амортизацию побед.

Пусть медленно, но мы прозрели
И, вглядываясь в майский сад,
Мы слышим, как, срезая трели,
Гремит железный маскарад.

Ему подчинены оркестры,
Ему трезвонят в бубенцы
Номенклатурные невесты,
Карикатурные борцы.

Он распустил над бездорожьем
Пьянящий розовый дурман —
И стал тьмы истин нам дороже
Нас разрушающий обман.

Мы в нем росли,
Мы в нем взрослели,
На ветер выпуская пар,
Пугая азиатской ленью
Воспитанных железом пап.

Мы, искалеченные руслом
Остановившейся реки —
Хиппующие Заратустры,
Болотные ростовщики.

Не нами взорвана плотина,
Но мы приветствовали взрыв
И первыми сорвали тину,
Всех взрывников благословив.

Река течет,
Дурман растаял,
На свалках ноты шелестят,
Но ржавые осколки стали
Еще не скоро отсвистят.


Они свистят сквозь сад вишневый,
Сквозь юность и слепую злость,
Сквозь вечные первоосновы —
Как горько все переплелось,

Как трудно оживать и верить,
Что мы плывем не наугад,
И видеть за туманом берег,
И чувствовать, что виноват.

1987















СВИНСКАЯ ИСТОРИЯ

Не знаю уж как —
а стала свинья императором.
Первым делом заказала
портрет парадный.
Посмотрела и расстроилась:
министры в лентах,
адъютанты в саблях,
а посередине — свинья в короне.
Топнула свинья ножкой,
сбежались кудесники разные —
и завивали,
и колдовали,
и пудрили —
а все свинья.
Делать нечего,
взялась свинья за министров:
ленты отняла,
умных — заточила,
гордых — отлучила,
остальных — по миру пустила.
Помыкались министры,
погоревали —
и назад к свинье.
А свинья уже дожидается:
по одну ножку корыто с золотом,
по другую — с апельсинами,
впереди лужа специальная устроена.
Хочешь апельсинов —
купайся,
хочешь золота —
купай еще кого-нибудь.
Умные умерли,
гордые не пришли,
остальные искупались.
Заказала свинья новый портрет —
обрадовалась:
справа свиньи, слева свиньи,
а посередине — император.
Разъехались свиньи по министерствам
и давай по всей империи лужи устраивать.
Придет генерал за провиантом —
купайся,
губернатор какой —
будьте любезны,
мужик за бревном —
и того в лужу.
Расплодились свиньи, соревнуются,
кто больше в лужу окунется.
Городовые корыта охраняют,
чтобы не купаные не воспользовались.
Тут главная свинья — возьми и помри.
Глубокий траур приключился.
Не купаные осмелели и во дворец —
своего императора возводить.
Пока возводили — все перепачкались.
Пошли отмываться,
и свиньи за ними увязались.
Грязь смыли,
щетину сбрили,
а все свиньи.
Помчались свиньи к судье —
личное свинство имперским оправдывать
и справки требовать,
что не свиньи они уже.
Судья фолианты разложил —
прецеденты в истории ищет.
Искал, искал,
так и не нашел.
Чтобы человек в свинью превратился —
сколько угодно,
а чтобы свинья опять человеком стала —
ни одного случая.
Вот такая свинская история.

1986












МАСТЕР

Печальный день:
я нес домой обиду,
наглядно убеждая позвоночник,
что я не стебель,
а железный Феликс —
и вдруг упал.

— Смотрите! Он сломался, —
кричали все, —
скорее в мастерскую...

Но кто починит,
если сломан мастер?

Дойду и так.
А все из-за нее,
красивой, но испорченной игрушки.
Она мечтала о роскошной раме,
а я был должен стать садовой лейкой
и поливать унылую мечту.

Кто станет рамой,
если сам картина?

Все кончено,
сейчас начнется осень,
я подниму рассерженную кисть
и, окунув ее в порывы ветра,
мгновенно превращу бесплодный гнев
в сноп золотых или зеленых молний.

Красивый жест,
но этот фейерверк необходим,
чтобы сквозь тусклый глянец
банально увядающего чувства
взволнованно и ясно проступил
Ее приход к тебе.

Ты рад, приятель?
О как вздохнули глупые пружины...
Тащи ее куда-нибудь в чулан!
Но, умоляю, выбери подальше
и потемней:
я не желаю видеть,
как осыпают ласками муляж,
как ты...

Свершилось!
И не обошлось
без анонима с полевым биноклем.

Товарищ, поделитесь голой правдой,
скажите всем, что наши клятвы — вздор,
когда в горящих сумерках снуют
полки неотразимых солдафонов.

—Ложись! — кричит сержант, —
и все ложатся.
—Вставай! — кричит сержант, —
но все лежат,
за исключеньем девственных вопросов:
Кто виноват?
Что делать?
И куда
загнать полумужчин и полуженщин,
чтобы оттуда вышел человек?

Сержант молчит.
В утробе ржавой ночи
скрипит не остывающий конвейер,
плодя чертей и заводных чертовок,
которые сейчас же начинают
играться в нас,
строчить и примерять
железные рубашки и порядки,
и заставляя восклицать при этом,
что все мы задыхаемся от счастья.

Пейзаж готов:
осеннее болото,
блеск молнии над фабрикой игрушек,
и символ бесконечно голой правды —
сержант с крестом и молотом в руке.

Ты думаешь, что я сошел с ума?
Да, я сошел. Мне есть с чего сойти.

1988





ПРИМЕРКИ

Создатель безмерности рассчитывал на талантливых закройщиков.
Способные подменили ее безразмерностью.
Создатель обиделся и придумал диалектику.
Способные ответили статистикой,
узаконившей брак и доказавшей,
что на каждую удачную примерку
приходится минимум семь неудачных.
Создатель попытался сдвинуть пропорцию
в сторону справедливости
и уперся в противоречия.
Так было установлено,
что примерочные вечны.
Труднее всего примерить жизнь.
Счастливчики переходят
на распашонки и ползунки.
Едва приподнявшись над горшком,
человечество примеряет раскол
и распадается на две воинственные половины.
Все дальнейшие примерки
проходят под знаком борьбы с расколом.
Ликвидация раскола возможна,
но лишь при условии
отказа от всякой борьбы.
Необходимость отказа не осознана,
поэтому борьба
носит перманентный характер.
Мужчины примеряют
перспективы, оклады, линии бедер.
Женщины более последовательны:
они примеряют мужчин целиком.
Если мужчины не примеряются,
они переходят на мужскую систему
и начинают примерять все подряд.
Больше всего они любят примерять слова.
Какое бы слово вы ни произнесли — знайте,
что женщины его уже примерили.
Если слово оказывается плохим,
настроение у женщин портится,
а количество шансов на то,
что вас будут примерять,
катастрофически падает.
Являясь потребностью первые пятьдесят лет,
примерки плавно переходят в необходимость.
Приходится примерять ворчливость
и отеческие позы.
Раскол теряет очертания,
и наступает относительное единство.
Дольше всего примеряют смерть.
Чтобы не уложиться в размер,
требуется немало усилий: 
нужно расставлять ноги на ширину плеч,
брать на руки внуков и правнуков,
мечтать о чем-нибудь несбыточном.
Хорошо обложиться
десятком незаконченных рукописей.
Эти маленькие хитрости
позволяют добиться ощущения
полного бессмертия еще при жизни.
Но как бы вы ни старались, наступит день,
когда вы почувствуете,
что последняя примерка
совсем близка к завершению.               
Почувствовали?
Так ведите себя достойно —
как никак,
вы впервые примеряете бесконечность.
Признайтесь,
закройщики довольно жестоко
обошлись с вами,
и, если уж вы умудрились привыкнуть к ним,
все остальное — сущий рай!

1988








               







НАЧАЛЬНИК АДА

Радость, с которой я умер, изумила Создателя.
Он был тронут
и поинтересовался моим завещанием.
Я завещал ему ВСЕ с условием,
что буду назначен НАЧАЛЬНИКОМ АДА.
ВСЕ было больше, чем АД —
и Создатель согласился.
Провалившись в указанном направлении,
я миновал пустынный РАЙ
и плюхнулся в болото махровой идиллии:
допотопные гады
нежно обнимали разомлевших мерзавцев,
подонки, переродившиеся в огнепоклонников,
блаженствовали в кипящих котлах,
мириады огней делали АД красочным,
острота ощущений — соблазнительным,
всеобщий мазохизм — желанным.
Я обратился к Создателю с проектом.
Создатель напрягся и сотворил
точную копию земли в день моего рождения.
Контингент с энтузиазмом переместился.
Вожделения не оправдались:
отсутствие нормальных людей
обеспечило невыносимые условия.
Начался голод.
Вместо еды я выдавал лозунги и надежды
на мое возможное снятие.
Контингент выл от безысходности.
Самые подлые пытались
наложить на себя руки.
Руки накладывались,
но муки не прекращались.
К  голоду прибавились эпидемии.
Особенно свирепствовала
огненная ностальгия.
Контингент забастовал
с неслыханным требованием —
ПРАВОМ НА ВТОРУЮ СМЕРТЬ!
Я пошел на уступки
и занялся персональными делами.
Посетители тысячелетиями
торчали в ПРИЕМНОЙ.
Мелкие негодяи уходили окрыленными,
крупные — обнадеженными.
Великий Коба штурмовал
лаборатории и читальни,
надеясь открыть неоткрытое,
свершить не свершенное,
посеять не посеянное,
родить не рожденное —
за всех, кого уничтожил.
В случае успеха, я обещал ему орден
с его профилем
в перекрестье оптического прицела.
Коба просил и пулю —
я отказал.
Три неразлучных Г.
(Гитлер, Гиммлер, Геббельс)
носились по вселенной,
собирая частицы пепла,
развеянные трубами концлагерей,
пытаясь составить и оживить
хотя бы одного человека.
Дантес сошел с ума над первой же строчкой.
Его вылечили.
Он снова сошел.
Его вылечили опять.
Он старался привыкнуть —
я лишил его этой способности.
Он собрал последние силы
и сочинил ГИМН СМЕРТИ!
Его не опубликовали.
АД погрузился в пучину отчаяния.
Самые пустяковые задания
оставались невыполненными.
Лозунги застревали в горле.
Палачам гарантировалось бессмертие,
самоубийцам — реанимация,
надеждохранителям — токсикоз.
В конце концов мое сердце не выдержало,
и я попросил отставки и воскресения.
Создатель тихо заплакал...
Я воскрес в селе Марфино,
в доме отдыха имени Куйбышева,
с отбитыми ребрами,
между двумя ударами по голове.

1989




КРЫЛАТЫЙ НОЛЬ

Все уходят куда-то...
Бесконечный пчелиный праздник:
от цветка к цветку,
от ландыша к колокольчику,
от изгиба к сплетению.

Тебе, пьющему из чаши одиночества
и перечеркивающему пчелиные орбиты...

Тебе, летящему в собственное сердце
и прилетающему во все...

Тебе, равно отвергающему
соблазны преисподней
и бездонную скуку рая...

Тебе, возомнившему осветить бездну
и осветившему
лишь собственный приговор...


Не будет Тебе
ни золотого улья,
ни синего колокольчика!

А если будет —
я поздравляю тебя со званием
Крылатого Ноля,

ибо только Крылатый Ноль
не возмущает пространства,

ибо только Крылатый Ноль
невозможно ужалить и раздавить,

ибо только Крылатый Ноль
способен на пчелиное счастье —

единственную форму счастья,
не перечеркивающую ничего.

1990


ЦВЕТОЧНЫЙ ГОРОД

Если бы красота умела спасать,
история — учить,
а сердце — наслаждаться,
я жил бы в цветочном городе,
воспевая загорелых красавиц,
перламутровые бассейны и шезлонги,
в которые так хорошо
погружаться в полдень,
любуясь
серебристыми стволами ромашек,
нежностью тенистых фиалок и орхидей,
парящих над золотыми крышами...

Если бы цветочный город существовал,
люди бы поняли,
что даже самый маленький лютик
выше любого небоскреба,
и гордились бы количеством клумб,
а не жителей.


Если попытаться объяснить,
почему цветочного города нет —
получится глупость.

Если нельзя объяснить, почему его нет,
нужно, чтобы он был,
хотя бы потому,
что я его придумал.

Придумывать трудно,
почти так же,
как вернуться на землю еще раз.

Чтобы вернуться,
нужно обязательно что-нибудь оставить.

Я оставляю сказку о цветочном городе.
Если будет он,
буду и я.

Если нет —
я не хочу возвращаться.

Слишком уж это печально:
уйти с мечтою о цветочном городе,
а вернуться
на кладбище цветочных надежд.

1991







Содержание

ПОРА ЯВИТЬСЯ В МИР

Щенок ........................................................7
«У каждого свой крест...» .........................8
«Август — это крапива...» ......................12
«Светает. Тихий городок...» ...................13
Пустота ....................................................14
Поэзия ......................................................16
«Европа. Лейпциг. Клены. Грусть...» ....18
Иероглиф .................................................20
Скрипач ...................................................21

РАННЕЕ

«Шел дождь —
                чего обыкновенней...»...............25
Сирень ......................................................26
На реке .....................................................28
«Среди времен,
                пленительно воспетых...».........31 
Ива Степь ........................................................35
Невеста .....................................................36
Осень ........................................................38
Пруды ......................................................39
Погост ......................................................40
Ноябрь .....................................................41
Двадцатипятилетие .................................42
Последний трамвай .................................43
«Душа молчит...» .....................................46

ПЕСЕНКИ

Дождливая песня .....................................49
Камин .......................................................51
Приглашение в бар .................................53
Романс ......................................................55
Ревность ...................................................57
Костер ......................................................59
Полоса .....................................................61
В парке за городом ..................................63
Золушка ...................................................65
Улица Случайная ....................................67
Дон Кихот ................................................69
Жемчужный бриз ....................................71
Красивая женщина ..................................73
Горький блюз ..........................................75
Яуза Лиловый переулок ..................................80
Любовь ....................................................82
Смирись ...................................................84
Музыканту ...............................................86
Русь
Я ЖИВУ НА ПОКРОВКЕ

Капля .......................................................93
Покровские ворота .................................94
«Кисти акаций...» ....................................96
«В парадном сумрачно и сухо...» ...........98
Реминисценция ......................................100
«От печного тепла
                одолеет истома...» ................101
Недотрога ..............................................103
«Вторые сутки кутерьма...»  ..................105
«В этом городе праздном...»  ................106
«Ты останешься с другом...»  ................108
«Я пировал на жестком пледе...»...........109
Воспоминание о золотом веке ..............111

ПТИЦЫ НАШЕЙ ЛЮБВИ

«Синий снег за окнами летает...»..........115
Проездом ...............................................116
Герань ....................................................118
«Не описывай женщин
          с улыбками хмурыми...»...............120   
История любви ......................................121
«Ты опять не пришла...»........................122
Ожидание ...............................................123
«И все-таки
              мы с тобой встретимся...» ........124
Завтра .....................................................126
Колокольчики .......................................128
Шляпа ....................................................129

ШЕЛЕСТ ЗЕМЛИ

«Тридцать лет...»....................................133
Двенадцать домработниц .....................134
«Бакинский рай.
                Альпийский вектор...»......136
Дворник .................................................139
Джунгли .................................................141
«Стрелка газовая почти...»....................142
«Мой пессимизм —
                отчаянная нежность...».........143
«Я видел труп у аэровокзала...»............145
«Я знаю женщину, она...»......................147
«Спи, ласточка...»...................................148
«Весна. Письмо на пыльном томе...»....149
Шелест земли .........................................151
Запомни меня таким ..............................153

ЦЕПЬ НА ПАМЯТЬ

Листья ....................................................157
«Что случилось? А вот что...»...............159
Хозяин сада ...........................................161
«Стал я мудрым,
                худым и колючим...».............163
«Воскресение. Август.
                Друзья уезжают...»................165
Прощание с донжуанством ...................167
Цепь .......................................................170

ПАЛЬМЫ В СНЕГУ

Сердце ....................................................173
Гибрид ...................................................176
Шоколадная сказка ...............................179
Как я женился на вороне .......................182
Приблизить праздник ...........................185
Глупый Юрик ........................................188
Улитка ....................................................191
Пальмы в снегу ......................................194

КРЕСТ И МОЛОТ

«Сад отцветает незаметно...».................199
Свинская история ..................................203
Мастер ...................................................207
Примерки ...............................................211
Начальник ада .......................................215
Крылатый ноль .....................................220
Цветочный город ..................................222