Я спросил его: Помнишь?
Ты помнишь еще Дон Кихота?
Он с бедою, с надеждою, с пыльной пехотой
в сорок первом ушел из села...
Как его Дульсинее – ты помнишь? –
в пургу и разлуку
ты отдал на растопку свои дорогие крыла.
Я спросил его: Помнишь,
как ты опознал их по звуку –
по шуршанию дыма, сладящего, словно зефир?
Эта женщина выжила. Полная чаша. И мир...
Я спросил его: - Нешто,
пока перемалывал эту военную муку,
ты крылатую память людскую истер жерновами до дыр?
Он ответил: - ...все бредишь, поэт, о Севильях?..
И умолк. Только лязгнуло эхо впотьмах.
Я прислушался – дон! –
будто ветер бездомный стучится,
как память о крыльях.
Я прислушался – дон! –
будто море, как память о небе, бунтует в камнях...