Какого цвета девяностые лихие?
Чёрные с бурым и кровяным...
Взвились безумной они стихией,
Накрыли убийственным градом взрывным...
Всадники, четверо, в мир наш ворвались,
Рубили и рвали в лохмотья, в куски...
Машины, метро и вагоны взрывались,
И женщины выли от лютой тоски...
И голод, костлявой рукой удушая,
Взимал с обречённых ужасную дань
И смерть, злобно щерясь, нас в саван свивая,
Войну подбивала на новую брань.
И братья, соседи, друзья - разделились,
И кровь полилась, обращаясь в поток,
И язвы проклятые вновь обнажились,
И на каждый порог лёг надгробный венок.
И мор по земле нашей с кашлем кровавым
Шёл, с нас собирая ужасную дань...
Судом нас судили лихим и неправым,
А после вели на жестокую казнь...
И вороны вились огромною тучей
И всюду пожива шакалу была,
И в подворотнях с бедой неминучей
Встречала любого бандитская мгла...
Без света и хлеба, без прав и приюта -
Мы выжили вам, сволочам, вопреки,
Что с наглой усмешкой шута-проститута
Плели нам и Родине путы-силки...
Бремена и оковы на нас налагая,
Пьяные, сытые, наглые вы -
В шабаше своём свальном, детей растлевая,
Толкали нас в спину в глубокие рвы...
Но мы - устояли, но мы - уцелели,
Но мы поднялись, осознав, кто есть враг!
Ещё вчера были у вас на прицеле,
Но сегодня за вами разверзся овраг...
И воете вы и скулите от злобы,
И хохот гиений ваш жутко звучит,
И, словно шакалы, вчерашние снобы,
И, кажется, вами вокруг всё кишит...
Но "мене" и "мене" начертаны ясно,
И "текел" выводит рука в полумгле,
Со страхом вы бешенно трёте напрасно,
Как тавро, заалевшее, вдруг на челе:
"упарсин"...