Что ж, родная. Строчу вновь — в безмолвье…
Улеглось, отшумело — вернётся...
Дребезжу, чертыхаюсь в разломьи,
Нитка что-то, зараза, не рвётся…
Но тужить не тужу о «петлице»,
Да о сём в кабаках не воплю,
Не воршу опостылевших истин —
Ухожу... да никак не уйду...
Укрываюсь промозглыми днями,
Разбавляю «отстрой» наготой…
«Не отвергнув, отвергнутый вами» —
Всё такой же, да только другой...
Расскажи, как сама. Багровеешь?
С кем о бреднях нынче толчёшь?
На Рождественский так же говеешь?
А ту, нашу, украдкой поёшь?
Как твои поживают сложенья?
Проза уж превратилась в дневник?
Не подверглись стишочки сожженью?
В них никто так, как должно, не вник?
Как собака твоя, не смолкает?
Тошно-пусто... Чего ль сирота?!
Как Евсей? Скипидаром воняет?
И сопит по ночам, как чума?
Вспомни хохот ты мой запредельный,
Как внимаешь бессчётному «бу»…
Вспомни волос ты мой можжевельный,
Как он чешет седую браду…
Вспомни глаз моих тёмно свеченье,
Как напротив двух спичек сидишь…
Вспомни щёк моих вечно горенье,
Как его бледнолицесть узришь…
Вспоминай, как слюнявишь дерюгу,
Сладость уст, к коим ввек не прильнуться…
Вспоминай сквозь объятия ту руку,
Коей мне никогда не коснуться.