Они стояли на пристани и разговаривали. Папа и незнакомые мне мужчины. Обычно папа часто встречался с разными людьми, но эта беседа мне сразу не понравилась. Может быть то, как они стояли. Или их жесты. Я очень хотела подслушать разговор, но ветер дул с моря и до меня не долетали даже отдельные слова. Незнакомцев было трое. Толстяк в белой шляпе, волосатый великан и постоянно жующий негр в темных очках. Папа не пустил их на «Нику» и они переминались с ноги на ногу на берегу. Один, низенький, в белой шляпе вдруг засмеялся и ободряюще похлопал папу по плечу. Папа помотал головой. Волосатый положил папе руку на плечо – папа сбросил её, напрягся и сжал кулаки. По его лицу было видно, что он вот-вот начнет драку.
Толстый в шляпе отступил, а двое его помощников стали теснить папочку к трапу. Мне стало страшно. Верзила был выше папы на целую голову, второй, чернокожий, был меньше, но тоже крепкий. Я вскочила из-за своего укрытия, сбежала по трапу и с разгона ударила верзилу головой в живот. В глазах у меня потемнело, а гигант даже не пошатнулся. Зато чернокожий мужчина ловко и крепко схватил меня за шею. Я заверещала от ужаса: негры всегда вызывали у меня панику, а тем более, он ТРОГАЛ меня! Негр зажал мне рот и я, задыхаясь и захлебываясь от ужаса, стала шумно дышать носом. От негра остро пахло потом и ещё чем-то сладковато-приторным. Тогда я ещё не знала, что так пахнет марихуана.
Толстяк заговорил по-английски, с неприятным акцентом, словно скрипело дерево.
- Смотри, какая шустрая! Вот и ниточки нашлись! Ну, Неустрашимый Ник, что ты теперь скажешь?
Папа ничего не ответил, неуловимым движением в его руке оказался нож.
- Это только одна ниточка, а вторая где? – продолжал куражиться толстяк, не обращая на нож никакого внимания. Его надежно заслонял собой верзила.
- Вторая тоже здесь, дерьмо собачье! – прозвучал знакомый голос, и я даже перестала дышать. Это сказала мамочка! Такая обычно мягкая и спокойная. Папа быстро обернулся и замер на месте. По трапу медленно, осторожно переставляя ноги и не отводя от нас взгляда, спускалась мама. Ракетница, которую она сжимала в руке, была направлена на толстяка. Прямо в его огромный живот. Мамины пальцы так сильно сдавили рукоятку, что побелели. У толстяка и без того потного, скатились по щеке капли.
- Убирайся к чертям, сучье отродье! Иначе твои вонючие потроха повиснут на нашем такелаже.
Мама говорила еще, и каждое слово было звонким и резким, как пощечина. Некоторые из её слов я слышала впервые.
Толстяк сделал знак, негр отпустил меня, и вся троица начала медленно пятится назад. Я спряталась за папу, жалея, что у меня нет никакого оружия. Пока наши враги не покинули причал, мы так и стояли: папа с ножом, мама с ракетницей и я, с гудящей от боли головой.
Был ясный полдень, ярко светило солнце, но пристань почему-то была пуста. Не было ни рыбаков, ни туристов, ни пронырливых детей. Только чайки кружили над нами, тревожно крича. От их крика начинало тонко ныть в груди.
Почему папа поссорился с «большим человеком» на Ямайке, я так и не узнала. Сначала я думала, что тот толстяк в шляпе и есть «большой человек», но потом поняла, что эта троица была всего лишь переговорщики. А беды следует ждать от других людей.
Мы отошли от пристани на моторе, «Ника» шла на пределе. К полудню задул попутный ветер, но поднялась волна. Мы поставили все паруса и «Ника» неслась прочь от Ямайки. Это было похоже на скоростной участок регаты, только сейчас в качестве приза выступали наши собственные жизни. Я была ребенком, но осознавала это и взрослела с каждой минутой.
Когда село солнце, я, было, совсем успокоилась, но преследователи догнали нас. У них были легкий катер и неповоротливая посудина с низкими бортами, но на хорошем моторе. В катере сидели двое, в лодку же набилось около десятка мужчин, почти все они были чернокожими. Я вспомнила мамины рассказы о пиратах у африканского побережья, но мы же в Карибском море!
«Откуда здесь столько негров?» - эта глупая мысль сидела у меня в голове всё то время, что бы убегали от преследователей. Может быть, она была, как спасательный круг, чтобы мне не сгинуть в водовороте ужаса. Не думать о том страшном, что неумолимо приближается к нам.
Они бы не нашли нас в темноте, но как на зло, на смену зашедшему солнцу, в небо выползла огромная, яркая луна. К тому же у бандитов были прожекторы. И оружие. Прозвучали хлопки и я не сразу поняла, что это выстрелы. Стреляли в воздух.
«Ника», словно чувствуя преследование, дрожала всем корпусом, а её паруса, наполненные ветром, звенели и гудели.
Катер и лодка, рискуя столкнуться друг с другом, шли нам наперерез. Мы меняли курс.
- Поворот! – орал папа, и мы дружно перекладывали парус и разворачивали «Нику», уходя от преследования.
- Поворот! – снова кричал он, и мачты наклонялись над волнами так сильно, что казалось вот-вот и «Ника» перевернется.
И снова «Поворот!»..
Я вспомнила последнюю регату. Папа тогда был сосредоточен, но золотые искорки солнца мелькали в его глазах. Теперь же, ночью, папины глаза были, словно две черные дыры и оттуда тянуло страхом.
В одно мгновение нам повезло: лодка и катер преследователей всё же столкнулись, катер черпанул бортом волну и трое бандитов с дикими криками оказались в воде. Преследователи остановились, чтобы подобрать своих. Мы оторвались от преследования и почти ушли, но тут и нам не повезло: порыв ветра хлопнул в парусе и мы стали терять скорость.
Преследователи оживились. Они загомонили и снова начали стрелять. Теперь уже в сторону «Ники». Мама схватила меня как тряпичную куклу, затащила в трюм, затолкала в маленькую кладовку и заперла. Я сидела в абсолютной темноте и только слушала. Вот снова застучали выстрелы. Совсем-совсем рядом, над головой. Хлопнула ракетница. На палубе словно завыл дьявол и снова послышались выстрелы. Мне было так страшно, что я не могла сидеть даже на корточках, рухнула на пол, сжалась в комочек и всё повторяла:
- Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix! (Под Твою защиту прибегаем, Святая Богородица!)
Дальше я почему-то никак не могла вспомнить. Я даже плакать не могла.
Сверху доносился топот чужих ног, вся «Ника» дрожала от них. Потом, среди чужих воплей раздался мамин короткий крик, звуки ударов, папина испанская брань.
Снова и снова звуки ударов, выстрелы, чужой гогот… Мне показалось, что это продолжалось бесконечно. Наконец, я услышала ещё один звук мотора, что-то кричали в мегафон, снова выстрелы, крики.
И тут я совсем обмякла, сердце застучало в самом горле, мешая дышать, и я из полной темноты провалилась в мир вовсе без звуков и мыслей…
* * *
Меня разбудил свет. Солнечные лучи падали из люка, отражались в зеркалах и стеклянном шкафу и мягко наполняли безмятежностью всю кают-компанию. Я лежала на диване, укутанная пледом. Рядом на столе, в салатной миске лежали и поблескивали на солнце пустые ампулы. Ночной шторм утих, «Ника» слегка покачивалась, и я могла поклясться – стояла у причала. Именно так она ведет себя при спущенном трапе. Я пошевелилась и села. В голове закружилось, в глазах потемнело, и я снова повалилась на диван. У меня ничего не болело, но чувствовалась такая слабость и апатия, что я лежала ещё некоторое время, равнодушная ко всему на свете.
Потом я услышала какой-то шум на палубе и села. У меня в голове не было никаких мыслей. Очень медленно, как во сне, я начала подниматься на палубу. Солнце ослепило меня, я вздохнула свежего ветра, и в голове чуть прояснилось. «Ника» была пришвартована у пристани, трап действительно был спущен. Около него стоял полицейский. Я огляделась и тут заметила маму. Она стояла на четвереньках и ожесточенно отмывала палубу.
- Мамочка! - Позвала я.
Она подняла голову. Я испугалась. Левый глаз у неё заплыл, под ним разливался багровый кровоподтек. А всегда аккуратные ровные губы были распухшими, с запекшейся корочкой. Я отступила назад и чуть не свалилась с лестницы.
- Софи! Солнышко! Ты уже проснулась? – бросилась ко мне мама и хотела улыбнуться, но у неё получилась только болезненная гримаса. Она отбросила тряпку и крепко обняла меня.
- Ты, наверное, проголодалась? Пойдем, я тебя накормлю.
- Где папочка? – спросила я.
- С ним всё хорошо, он в больнице,- бодро продолжала мама. – Ему сделали операцию.
- Мы пойдем к нему? – спросила я.
- Пойдем, - согласилась мама. – Только надо привести в порядок «Нику».
Я оглядела палубу. Она была чистой и влажно блестела, но, приглядевшись, я заметила бурые пятна. Вот их то и отмывала мама.
- Это кровь? – спокойно спросила я.
Мама кивнула.
- Папина?
У мамы задрожали распухшие губы, она схватила меня, крепко прижала к себе и начала беззвучно рыдать, содрогаясь всем телом.
В ту ночь моя маленькая жизнь впервые раскололась. Треснула, впуская в себя что-то большое и страшное, чему я ещё не знала названия. Есть события, которые меняют всё, после которых ты уже не можешь быть прежней.
Я часто потом размышляла: за что нам суждена такая судьба? За грехи родителей? Но их жизнь была передо мной, как на ладони. Они были чисты и невинны, как дети. Может быть, за грехи наших предков? Этого я не знала.
А ведь начиналось всё так сказочно...
Продолжение всего романа на Проза.ру
http://www.proza.ru/2012/09/16/687